Адвокат вампира - Елена Комарова

– Нет-нет, – поспешно сказала Ирен, – не надо специалистов. Я только хотела узнать… Скажите, а много ли в румынском языке заимствованных слов?

– Равно как и в других языках. Разумеется, это латынь, кроме того, греческий, а также русский, еще французский и немецкий…

– Быть может… быть может, вы знаете… Есть ли какое-то слово в тамошнем языке, которое было бы созвучно английскому слову «ванна»?

Ван Хельсинг удивленно поднял брови.

– Боюсь, что никакое… разве что… постойте… – Он потер переносицу. – Паром. Да-да, некое отдаленное созвучие имеется…

Ирен вздохнула. Вряд ли граф имел в виду именно это… А если так – боже правый, какой оригинальный вампир!..

Глава 6. Столкновение

Последний вечер осени был сырым и промозглым. Дул северо-западный ветер, так и норовя забраться за шиворот и в рукава пальто, с неба непрестанно сыпался не то мгновенно тающий снег, не то мелкий дождь. В такую погоду легче всего впасть в грех уныния.

Карета петляла по уайтчепелским переулкам, узким и похожим один на другой. Мелькала бесконечная череда домов, из-за дождя и сумерек казалось, что с них стекает грязная серая краска. Дориан Грей, вглядевшись в стрелки часов и подсчитав оставшееся до назначенной встречи время, высунулся в окно и приказал вознице ехать быстрее, тот стегнул кнутом по лошадиным бокам.

Сюда, в Ист-Энд, Грей наведывался частенько, как и в былые годы. В молодости он стремился познать все, и самого себя в том числе, набраться впечатлений и разнообразить опыт. Теперь же он и сам не знал, что потерял и чего никак не может найти среди убогих домишек и грязных прохожих. Чтобы не видеть унылый пейзаж, Грей плотно зажмурился и принялся мысленно декламировать из Данте: «…облагородить душу поклонением красоте». Вскоре незаметно для себя он задремал, а когда вновь открыл глаза, за окном кареты уже проплывал пышный неоготический фасад Черинг-Кросс. Небо затянули тяжелые свинцовые тучи, дождь усилился. Менее чем через две четверти часа Дориан Грей уже был на месте.

Магазин, принадлежавший семейству Локхедов уже пятое поколение, располагался на Олд-Бонд-стрит в ряду прочих богатых антикварных лавок. Переступив порог, посетители словно попадали в пещеру Али-Бабы и сорока разбойников: старинные книги и картины на кирпичных стенах, полированные зеркала и вычурные подсвечники, статуэтки и курильницы, дамские безделушки и посуда. Все это разнообразие освещалось мягким сиянием масляных ламп и сверкало. Владельцу не составляло труда обеспечить более современное освещение, но это означало пожертвовать неповторимым уютом магазина, что, разумеется, было неприемлемо. В магазине мистера Джейкоба Локхеда посетители искали не только вещи, но и – что было куда важнее – ощущения.

– Сюда, мистер Грей, проходите, – сказал антиквар, представительный мужчина с едва тронутыми сединой висками, открывая дверь, столь искусно запрятанную в стене, что различить ее мог лишь человек с орлиным зрением.

Дориан Грей жестом велел слуге ждать его на улице, а сам последовал за хозяином магазина за потайную дверь, вниз по ступенькам, ведущим в святая святых самого влиятельного лондонского антиквара.

Коллекционирование – невинная страсть джентльмена, хобби, временами дорогое, но замечательно подчеркивающее характер обладателя коллекции, будь то курительные трубки, полотна великих живописцев или сокровища империй, познавших свой золотой век и пришедших в упадок задолго до рождения Христа. Ценность их была невероятна: ведь, помимо драгоценных материалов и мастерства художников, они несли на себе еще и печать времени. А каждый уважающий себя коллекционер непременно рано или поздно переступал порог магазина мистера Локхеда, наследника старинной династии антикваров и лучшего эксперта по древним реликвиям. Его ценили не только за глубокие познания, но и за особое умение ладить с кем угодно, за удивительную способность отыскивать и предлагать вещи прекрасные, уникальные и идеально соответствующие настроениям клиентов.

Знатоку искусства хватало двух-трех взглядов, чтобы понять: особой ценности предметы в первой комнате не представляли. Здесь можно было купить старый натюрморт, серебряную табакерку или нефритовую шпильку, которая украсит прическу прекрасной леди, искренне порадоваться удачной покупке и поспешить дальше. Тем же, чьи знания были глубже, а финансовые возможности – шире, кланялся смуглый тонколицый слуга, пропуская во вторую комнату.

Слуг в магазине было всего двое: похожие, как близнецы, одетые в яркие восточные наряды, скрывающие их среди окружающего богатства, как пестрое оперение делает райских птиц незаметными среди тропической зелени. Молчаливые, исполнительные, полностью преданные Джейкобу Локхеду, равно готовые услужливо подать очередной раритет из Долины Царей и убить любого, вставшего на пути их хозяина. За последние десять лет лишь один раз магазин пытались ограбить, и участь, постигшая преступников, была столь ужасна, что попытки не повторялись.

Немногие могли себе позволить регулярно посещать вторую комнату, и все же не там хранились настоящие сокровища. Единицам был открыт вход в третью, скрытую за потайной дверью под трехсотлетним гобеленом. По ступенькам спускались всегда двое: покупатель и хозяин.

Последняя комната была невелика и просто обставлена. Почти всю ее занимали два закрытых шкафа и стол, покрытый темной скатертью. В одном шкафу обычно хранились вещи, отложенные для доверенных покупателей, во втором – вещи, чьи возраст, происхождение и назначение пока оставались неизвестными: они ждали своего часа, пока их оценят.

Временами Локхед демонстрировал и несколько образцов из своей личной коллекции подделок. Не всяких, но таких, что сами могли соперничать в мастерстве изготовления с подлинниками. Несколько картин великих творцов Ренессанса, китайская ваза пятнадцатого века – искусная подделка под век десятый, и жемчужина собрания – тиара царя скифов, признанная подлинной десятком специалистов. С мастером, изготовившим ее, мистер Локхед состоял в постоянной переписке.

Сейчас на столе стоял только один предмет: круглая бронзовая чаша. По ее стенкам летели навстречу друг другу драконы. Каждая чешуйка на гибком драконьем теле имела собственную форму, развевались длинные усы, сверкали когти, кривились жуткие морды показной угрозой, ведь раскосые глаза были полны веселья. Чудо-звери не собирались сражаться, они играли друг с другом среди стихий, переплетений побегов и цветов, сорванных не то ветром, не то бурным течением. Блеск очередного шедевра Фаберже не мог сравниться с двумя тысячами лет истории, воплощенными в танце драконов.

Перевернув чашу, на донышке можно было разобрать несколько иероглифов – клеймо мастера. Непонятные значки или набор странно звучащих для английского уха звуков, и больше ничего.

– Она прекрасна, – сказал Дориан Грей, нежно касаясь орнамента кончиками пальцев. – Почему вы раньше не показывали мне ничего подобного?

Антиквар улыбнулся:

– Лишь потому, что ничего подобного еще не бывало в моей коллекции. И конечно, подобного нет во всей Англии.

– Это мне походит, – кивнул Грей. – Бронза. Не серебро, не золото… Но удивительное мастерство обработки для такой древности. Чем-нибудь еще она знаменита?

– Возможно, – сказал хозяин магазина, приближаясь. Обычно он предпочитал стоять позади и немного в стороне от клиента, занятого очередной диковинкой. Не вмешивался и не пытался расхвалить свой товар, как делают мелкие лавочники, отвечал лишь на вопросы, всегда безошибочно улавливая тот миг, когда покупатель поддастся желанию обладать той или иной вещью.

Принадлежащая Грею коллекция могла сделать честь даже королевскому музею, а ее стоимость затруднился бы определить и сам Джейкоб Локхед. Для него вкусы одного из лучших клиентов стали своего рода профессиональным вызовом. Дориан Грей собирал вещи, на первый взгляд, бессистемно: металл, камень, Восток, Запад, Юг, экспонаты возрастом в несколько тысяч лет – и почти новоделы. Но все они были удивительно красивы. Казалось, Грей был одержим погоней за этой неподвластной времени красотой.

– Ее привезли из богом забытого места в Китае, затерянного храма, где остался служить единственный монах, – антиквар взял предмет и поставил на ладонь левой руки, становясь похожим сам на старинную скульптуру. Его бархатный голос звучал негромко, ровно настолько, сколько было необходимо, чтобы завладеть вниманием слушателя. – Храм был беден, почти ничего, достойного