Эпифания Длинного Солнца - Джин Родман Вулф

обвиняли в том, что моя теория создана, дабы польстить генералиссиме Сийюф, но это неправда. Предмет моего исследования – успех. Не просто победы, поскольку победа может оказаться случайной, а зачастую зависит только от численности и матобеспечения. Я искала примеры побед малых сил над крупными – такими, которым надлежало бы расправиться с победителем в считаные дни, а то и часы.

– Как хочешь, – заговорила наконец-то опомнившаяся Саба, – а я все же считаю, что главное дело – талант. Стратегический гений.

Майтера Мрамор без стеснения хмыкнула.

– А вот полковник Абанча считает иначе, – сказала Сийюф. – Талант полководца хорош лишь при условии в той же мере талантливого исполнения его замыслов. Насчет гениальности спорить не стану, так как не знаю о ней ничего. Кроме того, что встречается она слишком редко, чтоб на нее полагаться.

– Кстати, у меня своя теория есть, – вмешался Бизон. – Глядя на генералиссиму Мяту придумана. Интересно, как она будет выглядеть рядом с твоей, полковник.

– Об Абанче я вспомнила, – продолжала Сийюф, – так как считаю кальда Шелка прекрасным примером ее правоты. Абанча полагает, что дело не в гениальности и не в каких-либо свойствах человеческого разума вообще. Что главное есть энергия, направляемая выдающейся ясностью мышления. Излагай, Абанча.

– Успешными, – начала полковник Абанча, – следует полагать командиров, сохранивших способность к действиям, причем разумным действиям, к четвертому дню от начала. Самых выносливых. У нас есть игра, род конного состязания. По-моему, здесь она неизвестна, однако я за последний год выиграла немалые деньги, делая ставки на исход партий.

Кончики усов Оозика дрогнули, приподнялись кверху.

– Тогда тем более, полковник, тем более расскажи нам обо всем!

– Игра эта, как и большинство игр, есть имитация боевых действий. В данном случае – кавалерийской сшибки. После каждого набранного очка всадницы вправе менять лошадей, но сами замене не подлежат, пусть даже кто-то из них серьезно пострадал.

Оозик с сыном дружно кивнули.

– Однако им полагается двадцатиминутный отдых, перерыв, разделяющий состязание на две части – на первую и вторую, как у нас говорится, половину игры. Так вот, я обнаружила, что исход определяется не превосходством в очках, набранных во время первой половины, поскольку к этому времени разница обычно невелика. В итоге победа достается команде, играющей лучше, агрессивнее всего во второй половине. Замечая такое за командой, которую поддержала, я по возможности удваиваю ставку.

Сийюф кивнула. Голова ее склонилась книзу всего лишь на толщину пальца, однако кивок, вне всяких сомнений, означал, что время дискуссий прошло.

– Теперь вернемся с полей для «килли» в сей город, в Вирон, где развернулось столь показательное противостояние. Кто победитель? Нет, говорить об этом вовсе не рано. Одна сторона прячется по норам. Наверху с ревом рыщет виронское воинство при поддержке орды, вверенной мне рани. Еще раз спрошу вас, все слышавших… – Театральная пауза. – Еще раз: кто же тут победитель?

Никто из собравшихся не проронил ни слова.

– Мужчина? Вот этот мужчина, кальд Шелк? Неужели? Отметьте: сломанная нога, рана в грудь, о которой сообщила майтера, принимающая нас в гостях… однако ж он ведет колдовскую охоту за требующейся ему женщиной, а отыскав ее колдовством, бросает друзей и застолье и отправляется за ней! Редкая женщина отважится на такое!

– Вот только помощи одного старика ему маловато, – пробормотала Синель. – Жаль, не додумалась с ним навязаться…

– Двух стариков, – поправил ее Маттак поверх брошенной Меченосом тарелки. – Его Высокомудрие ушел тоже.

Сийюф в изумлении уставилась на опустевшее кресло рядом с собственным.

– Чему я лично очень рад, – негромко добавил Мат-так.

– Не пришел, – объявил всем сержант Песок.

Преклонивший колени над обезглавленной, лишенной лап тушкой второй из тварей Сохатого, Ремора поднял взгляд.

– Однако продолжить… э-э… не помешает. Сам… мм… дезориентирован. Энтузиазм… заразителен, а? Но все же я… мм… коадъютор, не так ли, э? Узревший божество. Может статься, жертва, прольет свет на… э-э…

– Ясное дело, читай, – поддержал его Паук, едва священный нож рассек тушку зверя от грудины до таза. – Какой от этого вред?

«С последним несчастный зверь, пожалуй, не согласился бы, – подумала майтера Мята, – однако, по крайней мере, смерть его оказалась быстрой, практически безболезненной».

Песок вскинул к плечу пулевое ружье. Обернувшись, майтера Мята увидела Зубра, успевшего одолеть железную винтовую лестницу в задней части мантейона до половины и, перемахивая разом по три ступеньки, мчащегося наверх.

– Не стрелять! – крикнула она.

Песок опустил оружие. Спустя еще пару секунд наверху, где заканчивалась лестница, громко хлопнула дверь.

– Он думал, мы собираемся принести в жертву его, – объяснила майтера Мята Сохатому. – Надеюсь, ты о себе так не думаешь? Не бойся. Я этого не допущу.

Ремора, по-прежнему стоявший на коленях возле второй жертвы, поднялся на ноги и двинулся к амбиону.

– Экстраординарно, а? Экстраординарно… э-э… сыновья мои. И дочь. Изначально… э-э… ничего, а тут!..

Песок, склонив голову, уселся на место.

– Да… э-э… предисловие. Полагаю, необходимое. Некогда в жертву богам могло быть принесено и… э-э… человеческое, так сказать, существо. О чем многие из вас… э-э… осведомлены. Несомненно. И только нынешний… э-э… носитель посоха… мм… запретил сие личным эдиктом.

«О боги, – подумалось майтере Мяте, – сейчас он объявит, что внутренности велят нам принести в жертву Сохатого. Что же делать? Что делать?»

– Даром богам, как правило… э-э… почти всегда становились дети. Ибо какой смысл в посланце, неспособном узреть… э-э… адресата, а? Но человеческие жертвы в виде… мм… невинных детей отнюдь не являли собою… э-э… нечто обыденное даже прежде, э? Лишь в крайней нужде. в острейшей нужде…

Грифель исподволь сдвинулся в сторону, заняв позицию за спиною Сохатого.

– До авгурства… до принятия мною сана, а? Я… э-э… заявил бы…

Сделав паузу, Ремора замер, вцепился костлявыми пальцами в края амбиона, устремил взгляд на обезглавленную тушку зверя.

– Ни за что, э? Не смог бы. Ни ребенка, ни даже… мм… Зубра. Ну а теперь… э-э… о двух сторонах внутренностей. Надеюсь, вы не утратили… э-э… нить? Одна для прихожан и города… мм… в целом. Другая – для дарителя и авгура. Священный Наш Град ожидает… э-э… война, гибель, разрушения. Новые бедствия! Скверно… скверно. Ну, а мне… мм… велено… да. Принести в жертву э-э… человеческое существо. Мужчину. Так велит нам… мне… Пас.

– Сохатый, способен ли ты видеть богов? – во весь голос осведомилась майтера Мята.

Во взгляде Сохатого мелькнуло легкое удивление.

– Не знаю, генералиссима. В жизни ни одного не видал.

Увы, для деликатности времени не оставалось.

– Женщины у тебя были? Не сомневаюсь, да!

– Ясное дело. Уйма… пока я в яму не угодил.

Майтера Мята повернулась к Реморе.

– Он не годится, Твое Высокопреосвященство. Даже я это вижу, а уж тебе…

Песок поднялся со скамьи.

– Я подойду, – объявил он, с лязгом наподобие лязга увесистой цепи ткнув себя в грудь стальным пальцем.

– Э-э… ты серьезно?

– Так точно, твое превосходительство, – подтвердил Песок и плавно, без единого лишнего движения двинулся к ступеням святилища. – Он ведь явился. Владыка Пас явился в Великий