Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

главный корпус. Теперь в самом деле – паковаться и до хаты. Три короба впечатлений. Дегустация вприглядку. Судя по косвенным данным – потрескиванию телевизора при переключении на вторую программу, а также исчезновению из продажи лент для пишущих машинок на тринадцать миллиметров, – осень в будущем году ожидается ранняя, особенно на севере Японии.

Завтра и уехать. Сесть в поезд и ту-ту! – вдогонку за Михасем.

Время – самое дремотное. В пионерских лагерях объявляется тихий час. Или мертвый – как начальник велит. Фрейду на заметку.

Он снял костюм, улегся поверх покрывала.

Много-много тихих часов. Магазин тихих часов. Тики-так, шихи-шах, очень тихо шуршали часы, а в положенное время били деревянными молоточками по пробковым колокольцам. Мастер с лупой, ввинченной в глаз, рассматривал механизм.

– На что жалуетесь? – Шепот мастера полон соболезнования.

– Вдруг, без видимой причины, начинают громко идти! Я так волнуюсь, неужели нельзя ничего сделать, поправить?

– Можно, можно, – шепчет мастер. – Полграна тончайшего песочного порошочка, и часы лучше новых, теперь они молчат совершенно. Гарантия на три месяца. – Он протягивает узкий квиток. – Приходите, всегда рады помочь…

Потолок высокий и чистый. Без излишеств – лепнины или аллегорических изображений разума, укрощающего стихии. Все функционально, даже этот телефон «на ужин… на ужин… на ужин…»

Он лежал без сна, изредка прикрывая глаза минут на десять-пятнадцать, а потом снова разглядывал потолок. Киноэкран. Люстра – помеха малая, вроде длинного зрителя впереди.

Медленно мерк вечер. Настоящей ночи все равно не будет: север, лето. Тучи, правда, сплошные, тяжелые, и нудный дождь. Плохо и человеку бродить по дюнам, и собаке.

Петров, не поднимаясь, включил торшер.

«Кина не будет. Кинщик заболел!» – немудреная шутка тети Дуси, уборщицы и сторожихи деревенского клуба. Повременив, она добавляла, улыбаясь:

– А может, и будет. Опохмелится, поправится и покажет.

Он дошел до ванной. Свет мой, зеркальце, скажи.

Лицо заспанное, одутловатое. Отдохнувшее.

Сухо треснула поворачиваемая ручка.

Петров выбрался в коридорчик. С той стороны двери – сопение, возня. Ну, дорогой, гостем будешь!

Он рывком открыл дверь, по ноге ударила серая тушка. Очередная крыса. И, даже не разогнувшись, ночной даритель бросился бежать, хрустя суставами. Медведь по сухостою, верно. Петров быстро догнал его, схватил за ворот синей курточки. Тот не сопротивлялся.

– Кто же это у нас такой баловник? – Петров разглядывал попрыгунчика, ветерана санаторного движения. Старик хихикал, чмокал губами, подобрав руки к груди, не делая ни малейшей попытки освободиться. Зрачки пульсировали, то сжимаясь до крохотной точки, то расширяясь во всю радужку.

– Правда, смешно? – Наконец он прекратил смеяться и тылом кисти вытер выступившие слезы.

– Обхохочешься. – Петров отпустил куртку попрыгунчика.

– Можно кому другому подвесить. – Старик вернулся к двери Петрова, развязал узелок.

– Где ты их берешь?

– Э! – Старик хитро прищурился. – Сам ищи, тут и на одного мало. Два часа караулил, прежде чем добыл. – Он пошел, волоча крысу по полу. – До чужого охотников пропасть, подальше положишь, поближе возьмешь. – И он зашел за угол коридора.

С душком старик, не зря здесь наблюдается. Абортивная стадия, микротрансформант. Сколько таких среди классических маразматиков распихано по домам престарелых или просто коротающих жизнь в тоскливо ждущих семьях. Днем еще держится личина, а к ночи отступает человеческое, никнет.

Петров воротился к себе. Номер пустой, словно он уже уехал.

Уезжать, не простясь? Да что не простясь, не познакомясь толком. Суетное время. Собраться бы да посумерничать, покалякать по душам, глядишь, и договорились бы мост через пруд построить с купеческими лавками по сторонам или подземный ход до монастыря святой Бригитты.

Он заглянул в шкаф, пошарил по ящикам стола, проверяя, не оставил ли чего. Положено.

Полночь миновала. Пора прощаться. Знакомиться.

Ночной коридор, тихий, застывший вне времени и пространства. В районной гостинице или московском «Космосе» рано или поздно наступает час, когда коридоры становятся на одно лицо – и ведущие в казино, и в единственный на этаж сортир с забитым унитазом.

Дежурной не было. Спит, видно, рядом, в «комнате дежурного персонала».

Он вышел под дождь.

Мгла.

Сфера мокрого света вокруг фонаря чуть больше тележного колеса, фонарь едва тлеет, устав и обессилев.

Петров шел к медицинскому корпусу, ноги мокрые, туфли чавкали, как вставные челюсти старца.

Человек почувствовал одиночество и решил выпить. Чего? Спирта. А где его взять? Ясно, в докторском кабинете.

Замок тут посложнее. Не умнее, а сложнее – чувствуете разницу?

Петров вытер ноги о щетинистое приспособление, шагнул внутрь. Одинокая лампочка светила казенно, по обязанности. Ах, скольких процедур, целебных, пользительных, можно получить здесь!

Он поднялся к врачебному кабинету. Чик-хряк-щелк, и мы внутри. Напротив окна – фонарь. Штору задвинуть поплотнее, не совсем же он лопух.

Петров включил настольную лампу, выдвинул ящики стола. Бумага, дешевая, плохо нарезанная, кулечек карамели, номер «Вестника иммунологии» за девяностый год, рецептурные бланки, флакон валерианы. Неинтересно.

Он прошел в соседнюю комнату.

Запах хлорамина, эфира и спирта. А вот и он, медицинский, семидесятиградусный, в литровой колбе на полке стеклянного шкафа, рядом с коробкой разовых шприцев, штативов с пробирками, заткнутыми ватными пробочками. Для чего же тогда сейф в углу комнаты, ужасно тяжелый даже на вид?

Он тронул рукоять сейфа. Да, это для профессионала, с его набором пионерских отмычек смешно и пробовать.

Ужасно некрасиво, но придется отрабатывать жалованье.

Он вернулся к шкафу, достал колбу, хлебнул. Ого! Даже семьдесят один!

Петров поспешил к раковине, хлебнуть водички. Водичка тут ничего.

Осторожные шаги по кабинету, пух-пух-пух – это хвост по стулу колотит.

– Выходите, Виктор Платонович. Руки повыше, и выходите.

– Сейчас, только воды еще попью.

– Выходите, выходите. – Это доктор. – Иначе придется «Черемухой» выкуривать, потом проветривай…

– Резонно. Уже иду. Слабонервных просят отвернуться. – Он прошел в кабинет. На законном месте, за столом – доктор. В двери – охранник с собакой. И длинноствольным автоматом. – Чему обязан столь поздним визитом? – Петров подошел к зеркалу в стене, оттянул нижнее веко. – Холестерин откладывается. Много жирного съел.

– Это я должен спросить, зачем вы пришли сюда.

Собака добродушно смотрела на Петрова. Что-нибудь одно – на людей натаскивать или на трансформантов.

– Вы Николая спросите. – Петров поманил пальцем свое отражение. – Коленька, иди сюда.

– Ну, ты, лицом к стене! – Охранник обшарил Петрова. – Ничего нет, чистый, – доложил он врачу.

Что ты понимаешь в чистоте.

– Можно сесть? – Петров пьяно улыбнулся охраннику. – Столько шума из-за глотка спирта…

– Рисковые у вас люди. – На пороге показался Николай. – Отпусти ты его, пусть в коридоре постоит вояка твой.

– Отпустить? – Доктор посмотрел на охранника. – Ладно, иди.

Они остались втроем – Петров на стуле у стены, доктор за столом, а Николай прохаживался между ними.

– Почему