Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

– Спать пора, – повел Михася к лифту Николай. – Отыграешься в другой раз.

Ладья покатилась, описала полукруг и, налетев на ножку стола, остановилась.

* * *

Замок, засов, цепочка – все надежное, крепкое, стальное. Проверить – замок заблокирован, засов задвинут до предела, а цепочка – на всякий случай.

Она взялась за ручку двери обеими руками, дернула раз, другой. Заперто.

Жакет – на вешалку, туфли прочь. Хвоинки, рассыпанные по новой, пахнущей нездешней травой циновке, кололи подошвы. Завтра надо бы вытряхнуть, прибраться.

Она потопталась у двери, едва сдерживая желание вновь проверить замок. Спокойно, смена кончилась, впереди сутки отдыха. Можно съездить в город, повидать Валерика.

Царапанье по бумаге увело ее вглубь крохотного коридорчика. Из туалета вышла кошка, потерлась о ноги, мурлыча, выгибая спину. Она взяла зверька на руки, прижалась щекой к теплой чистой шерстке.

– Мурка, красавица, соскучилась? – Держа кошку одной рукой, она прошла в комнату, нашарила выключатель.

Из трех плафонов люстры загорелся один. Пыльный, желто-зеленый, он притемнял и без того тусклый свет, падавший на обшарпанный стол, пару стульев, перекошенный платяной шкаф и разложенный диван.

– Погоди минутку. – Она усадила кошку на стул, из тумбы стола вытащила коробочку консервов. Кошка засуетилась, замурлыкала громче, передними лапами забралась на стол.

– Тихо, Мурка, тихо. – Девушка крутила консервный ключ. – Потерпи, сейчас получишь. – Но та упрямо лезла на стол, головой бодая хозяйскую руку.

Откинув жестяную крышку, девушка выложила половину рыбы на тарелку и положила банку в угол комнаты, на коричневый пластмассовый поднос.

Кошка спрыгнула на пол, коротко мяукнула и припала к банке.

– Ешь, Мурка, ешь!

За стеной глухо бубнил неживой голос телевизора; кошка завозила банкой по полу, добираясь до застрявшего под крышкой кусочка.

Девушка подошла к окну. За его ромбовидной решеткой – прутья тонкие, в мизинец, – смутно виднелись силуэты деревьев.

Поздно.

Она задернула штору, вернулась к столу, из той же тумбы достала пузатую бутылку болгарского бренди, наполнила стопку.

Голос за стеной сменился музыкой. В Москве полночь, но Москву ящик не ловит. Здесь свое время. Местное.

Кошка подняла голову, фыркнула.

Девушка вышла в коридор, еще раз дернула дверь.

Заперто.

Заперто, ясно!

В комнате неуютно, пахнет рыбой. Она схватила стопку, выпила залпом.

Плевать.

Кошка, вылизав жестянку, принялась умываться.

– Иди сюда. – Пристроив ее на колени, она подцепила вилкой сардинку: – Хочешь? Не дам, моя доля!

Кошка вернулась на пол, поскребла в дверь.

– Гулять тянет? Нельзя, потеряешься, пропадешь, как твой братик Пушок. Сиди дома. – Стало тепло, приятно, захотелось есть, и она пожалела, что не прихватила из столовой бутерброд.

В окно постучали – негромко, часто. Рука дрогнула, сардинка сорвалась с вилки.

– Не бойся, Мурка, это дождь. Обыкновенный дождь.

Подскочившая кошка подобрала рыбку и унесла в свой угол, а потом, вернувшись, долго принюхивалась к пятну на полу.

* * *

Николай барахтался в бассейне, и пена не успевала опадать, с такой силой колотил он по воде ладонями. Брызги долетали и сюда, на пешеходную дорожку.

– Афродит Кенигсбергский. – Доктор развернул бумажку, положил карамельку в рот. – Вам, кстати, тоже показан бассейн.

– Уже наплавался. – Петров перевел взгляд на спортплощадку, где под музыку переносного магнитофона, громкую и пронзительную, полдюжины матрасников изображали аэробику, усердно пытаясь повторить движения милой физкультурницы-инструктора.

– Простор любите. – Фантик выпал из мелкого кармашка халата и, подгоняемый ветерком, пополз к бассейну. «Гусиные лапки». – Зато в бассейне подогрев до плюс двадцати трех, совсем как в Сочи.

Магнитофон внезапно смолк, запоздало, пару раз махнув руками, остановились и матрасники. Лишь стоявший с краю худой старик продолжал двигаться, издавая явственный треск. Медведь бредет по сухостою, отложение солей.

Доктор дожевал карамельку.

– Совсем боли прошли, Сергей Леонидович, дорогой! – продолжая прыгать, прокричал старик. – Пошло мое лечение, угадали вы с лекарством!

– Мое наследство, пятнадцатый сезон проводит в санатории, – пояснил доктор. – Хватит, хватит, отдохните минут пятнадцать, а потом бассейн! – прокричал он старику.

Тот послушно остановился.

– Можно и в море купаться, но недолго, минут по пять, иначе здоровья больше убудет, чем прибудет, Про ваш марафонский заплыв мне рассказали. А утонули бы?

Петров не ответил.

– Завтра с утра зайдите на повторный анализ, этот ваш заплыв даром не пройдет.

Николай выбрался из бассейна, и тотчас же к лестнице подбежал дед-попрыгунчик, спустился на ступеньку и постоял, привыкая к воде.

– Шикарно, Виктор, шикарно. Масса удовольствия. Или ты принципиально пренебрегаешь бассейнами, большому кораблю – большое море? – Следы Николая, цепочка четких отпечатков, выдавали легкое плоскостопие. Негоден в мирное время, ограниченно годен в военное – по приказам времен Русско-японской войны.

– Не тянет. Наверное, я тогда переборщил. Дорвался до воды, рванул по старой привычке, я раньше километров по десять мог проплыть без напряжения, а нет, скис, еле на берег выбрался.

– Устал?

– Скорее, опротивело. Слишком много моря. Значит, плохо у меня с анализами. – Петров повернулся к врачу.

– Особенно паниковать повода нет, но кое-что нужно уточнить, – успокоил тот. – Побольше гуляйте, двигайтесь. Лучший доктор для вас – аппетит. Кушайте, кушайте, я назначу добавочное блюдо.

– Добавочное! – рассмеялся Николай. – Словно на выставку откармливают. Еще и поят.

– Пиво и вино вымывают радиоактивные атомы.

– И-йя! – завизжал попрыгунчик и рухнул в воду.

– Понимает толк в веселье. – Николай сел на скамейку, раскинул руки. – Прогреюсь, пока солнце светит.

Забухали удары – вслед за стариком в бассейн ринулись и остальные.

– В мои годы веселиться опасно, трудно остановиться бывает. Стану годить. – Петров прошел мимо врача.

– Предписываю первый маршрут, в медленном темпе, и думайте о приятном, – тот достал новую «лапку».

О приятном – хорошо. По маршруту номер один. К посту номер один. Членский билет номер один был вручен в торжественной обстановке. Внутри шкафа, что ли?

Ветер дул навстречу накрененным соснам. Нет, как выросли, так и жить будут, скрюченные в одну, указанную с детства сторону, меняйся потом ветер, не меняйся…

Маршрут один – триста метров, маршрут один – пятьсот метров. Тысяча.

На пляже появляться не стоит. Аквафобия в подсознательной форме.

Он свернул в дюны. Травка, кустарник. Корешки крепкие, не сдует. Специально, наверное, сажали.

– Аа-а, аа-а, – уныло тянул кто-то неподалеку, баюкая постылое дитя. Эолова арфа. Ветер материковый, пыльный.

Петров поднялся повыше.

– Аа-а, аа-а.

Какая арфа, ветру другие заботы – волны воевать.

– Виктор, ты? – Михась приподнялся. – А я вот задремал. Когда лежишь, тепло, даже жарко. Понизу ветра нет, а солнце печет прилично. Попробуй, убедишься.

– Нет желания. И загар вреден, пишут.

– Южный вреден, а балтийский в самый раз, мне доктор прописал. Правда, я пожадничал. – Михась