Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Петров наклонился, присматриваясь. На обоях, по границе с невыцветшей частью, – пять параллельных царапин, четыре поглубже, и одна послабее – след мизинца. Ногтя мизинца.

Ногтя?

* * *

– Проспали? Ах, как неудачно получилось! – Доктор покачал головой, вздохнул. – А я вам звонил, звонил…

Петров проводил взглядом хрустящего старичка-попрыгунчика. Кушать хочет, торопится…

– Воздух морской аппетит будит, – улыбнулся доктор. – Замечаете? У населения сложилось мнение, что диета – это мало и невкусно. А диеты разные бывают. Нашему контингенту, наоборот, сейчас полезно побольше и повкуснее. Ведь из чего мы состоим? Из пищи. Дрянь едим, и органы дрянные, то почки барахлят, то печень. Нитриты, пестициды. Как раньше, к примеру, малокровие лечили? Бифштекс с кровью и бокал красного вина дополнительно в течение месяца! И преотлично поправлялись, безо всяких уколов!

– С вашего позволения, я тоже пойду полечусь. – Петров переступил с ноги на ногу. Словно школьник, застигнутый завучем за курением.

– Упорно не хотите сдавать кровь на анализ? Пять минут всего, право!

– Если честно – не хочу. И не буду. Что я, кролик подопытный? – И, не дожидаясь ответа, Петров повернул к столовой.

Вполне адекватная реакция: капризность, упрямство, раздражительность. Советские медики! Развивайте клиническое мышление! Ура!

Наблюдайте, сопоставляйте, делайте выводы. С анализами в руках куда как просто выносить приговор, вы так попробуйте, возьмите ответственность. Не берете? То-то же. Будете выжидать, глядишь, денек-другой, и пройдет.

Он оглянулся. Доктор стоял на прежнем месте, руки в карманах халата, голова чуть набок. Задумался.

Успел едва-едва. Николай потирал руки:

– А, Виктор, дивись: палтус! Реликтовая рыба из Красной книги к нам на стол приплыла.

Куски большие, просто кусищи, и вино белое, как положено.

Петров пригубил.

Крымский совиньон, марочный. Пижон бы добавил – урожая девяносто первого года, но – воздержимся.

– Протух твой палтус. – Михась пренебрег вилкой, пальцы его, вымазанные соусом, блуждали по скатерти, оставляя следы. – Протух, вот и сплавили нам.

– Не греши, Михась! – Николай отрывал нежные листки зелени, наваленной на блюдо. – Рыбка высший сорт.

– А я говорю – протухла! – Михась отодвинул тарелку и салфеткой начал вытирать пальцы, каждый в отдельности, вытирал крепко, ожесточенно. – И соус воняет. Воняет!

– Еще порцию? – подлетела официантка. Передник белоснежный.

– Да разве ж это можно есть?

– Михась, Михась, – увещевал Николай; тот стряхнул его руку.

– Отстань! Не видишь, они нас за свиней считают! Это что, еда? Еда? – Михась держал тарелку у лица официантки. – Сами жрите!

– Я заменю… – Девушка отступила на шаг, оглянулась. Старшая спешила на помощь из дальнего угла.

– Заменю! – Михась уже кричал. – Всех вас убивать мало!

Тарелка выскользнула из руки. Сочно упала на пол рыба и, миг спустя, звонко – тарелка.

– Да я… Да я… – Михась резко оттолкнул стул, выбежал в проход и, мимо старшей, – к двери.

– Что случилось? – Старшая раскраснелась, губы сжаты, грудь вперед. Бой-баба.

– Не знаю. – Официантка теребила передник. – На ровном месте взъелся на меня, рыба, мол, несвежая, будто я в чем виновата… – А лицо бледнело, морозясь.

– Хорошая рыба, – примирительно сказал Николай. – Не с той ноги, похоже, встал.

Петров попробовал, кивнул:

– Нормальная.

– Наверное, что-то постороннее попало. – Старшая жестом подозвала уборщицу. – Быстренько, Рая, наведи порядок. – И официантке: – Успокойся, успокойся, идем. Вы уж извините, товарищи.

Волнуется, раз товарищей вспомнила.

А за соседними столами интереса к ним нет. Когда я ем…

Петров не торопясь допил вино. Думай, думай. Кажется, некто недавно заметил, с анализами в руках принимать решение легко. Как трактовать случившееся? Изменение вкуса или отвращение к еде вообще? В первом случае время еще есть, во втором – обвал, лавина, счет идет на часы.

– Что-то странное в этой рыбе все же есть. Привкус, не пойму.

Николай поперхнулся:

– И ты туда же.

– И я. – Петров пожевал лист эстрагона. Наивная попытка, рассчитана на простаков. Вся эта затея с поездкой в санаторий рассчитана на простаков. Таких, как он, Петров. Ну, будем простаками.

Милая физкультурница показалась у входа в зал:

– Сразу после завтрака состоится автобусная экскурсия в Калининград. Сбор через пятнадцать минут у главного корпуса.

Задвигались стулья. Осоловели немного матрасники, хоть и легонькое винцо.

– Красота, – встал и Николай. – Прокатимся на развалины Кенигсберга?

– Настроения нет. Я лучше на солнце погреюсь. Да и был я там.

Николай уговаривал весь путь от столовой до корпуса.

– Нет, не поеду. Неохота. Поваляться хочу. – Петров отпер дверь номера. – До вечера.

До вечера… Пора паковаться, милостивый государь Виктор Платонович. Вреден воздух вам морской.

Он вышел на балкон. Похоже, все отдыхающие собрались – кроме него и Михася. Автобус подъехал, раскрыл двери, и они степенно, по одному, поднялись внутрь. Усядутся, еще и останется местечко.

Внизу Николай помахал рукой. Удобно, конечно, в Калининград, а оттуда, не возвращаясь, в Первопрестольную. И все довольны. Родная контора получает «впечатления». Не факты, а именно «впечатления». А значит, можно и дальше разрабатывать тему, собирать дополнительную информацию, выжидая, кто победит. Инстинкт самосохранения учреждения. И чужая контора не внакладе: видите, отпустили мы вашего человечка с миром. Раскусить-то они его, нужно думать, раскусили. Вся эта мишура с переодеванием – дань традиции, для начальства. Так вот, отпустили вашего человечка, значит не такие уж мы плохие, и делами плохими не занимаемся, потому давайте жить дружно и палок в колеса не совать.

Полотенце на шею, черные очки – на нос. Пляжный человек, посл. четв. ХХ в. от Р. Х. Экспонат музея дураков. По средам детям вход бесплатный.

Он постучал в дверь Михася. Кто-кто в невысоком живет? Никого. Давешняя отмычка не подвела и на сей раз.

– Михась, ты здесь?

Обыкновенный утренний беспорядок. У кровати на ковре – россыпь серых хлопьев-чешуек. Симптомчик…

Он подошел было ближе, но замок щелкнул, впуская нового визитера.

– Виктор Платонович? А Гришин где?

– Михась? Сам ищу. Шел мимо, вижу, не заперто, дай, думаю, гляну. – Он смотрел на доктора сквозь зеркальные стекла очков, пытаясь найти хоть крохотные признаки тревоги.

Спокоен. Без груза в душе, не за Михасем шел, явно.

– Эк как облез, – кивнул на шелуху Петров.

– Загар не ко всякому сразу пристает, – пожал плечами доктор. – Уберут.

И верно, горничная втянула за хобот пылесос, словно упрямого слоника.

Сто тысяч почему.

– Тогда и я позагораю. Слышал, циклоны из Атлантики идут, последний шанс, может быть. – Петров снял очки, посмотрелся в них, как в зеркало. – Полнею.

– Все полезно в меру. Циклоны приходят и уходят, а здоровье дается однажды. Встретите Гришина, передайте, что я его жду.

– Непременно передам, доктор.

Пылесос загудел, зашнырял по комнате.

Дежурная за стойкой читала роман. Из