Фантастика 2025-39 - Екатерина Аникина

Дядя Фима и Бой-Баба стояли в дверях.

— Ну чего? — спросила Бой-Баба.

Тадефи обернулась. На верхней губе у нее проступили бисеринки пота от усердия.

— Он переутомился, — сказала она, под горло укрывая капитана одеялом. — Бессонные ночи, стресс. Давно было пора отдохнуть, да куда ему. Вот и пусть теперь отдыхает.

Девушка сделала обоим знак выйти. В коридоре, прикрыв поплотней дверь отсека, она произнесла:

— Все эти события и здорового уложат, а капитан наш все-таки уже не тот.

Дядя Фима хмыкнул. И Бой-Баба тоже недоверчиво покачала головой. Тадефи удивленно посмотрела на обоих:

— Что? Что я не так сказала?

— Все правильно, Тади, девочка, — кивнула Бой-Баба. — Только плохо ты Майера знаешь, если думаешь, что он сдает.

— Он всю жизнь такой, чтоб ты знала, — поддакнул охранник. — Вроде плевком перешибешь, а как дойдет до дела — скала, а не человек. Он еще нас всех переживет, поверь мне! — дядя Фима потер руки и оглядел коридор. Мотнул седой гривой в сторону брехаловки. — Пошли посидим. Нам всем передых нужен.

* * *

В брехаловке свет не горел. За стеклом иллюминатора разноцветно полыхал Космос. По эту сторону иллюминатора огоньки на аппарате с напитками тускло освещали блестящий пол и темнеющие очертания кресел.

— Не надо, — Тадефи остановила руку охранника, потянувшуюся к выключателю. — Так красивее.

Налили себе еле теплого кофе из разбитого автомата, сели. Дядя Фима откинулся на диване, запрокинув голову. Смотрел на потолок и глубоко дышал, успокаиваясь. Остальные, не двигаясь, глядели в иллюминатор на звезды.

— Как Питер? — наконец спросила Бой-Баба.

Тадефи махнула рукой:

— Что Питер! Он убежден, что всем принес несчастье. Ничего другого от него не добиться. Что ни спроси — молчит, как покойник. — Тадефи аккуратно опустилась в кресло и сложила руки на коленях. — Но я уверена, что знает он гораздо больше, чем говорит.

— Что же он может знать? — повернулась к ней Бой-Баба. — Ты думаешь, Кок ему что-то сказал перед смертью?

Тадефи кивнула:

— И теперь он боится говорить, чтобы не приманить смерть к себе. Ох, непросто все…

* * *

Тадефи держала Питера за руку. От другой его руки шла к аппарату трубка капельницы. Компьютерщик лежал в капсуле, укрытый по шею серебристым полотном теплоизоляции.

— Как курица в фольге в морозилке, — прошептал он и криво улыбнулся. Анестезия уже начала действовать, хотя и медленно, и с каждой минутой Питер соловел и все больше заговаривался.

Больной Майер по-прежнему лежал в капитанском отсеке. Штурман Йос разбирал бумаги инспектора. Живых на вахте, дядя Фима у себя, таращится на экраны. На них сейчас смотрит, наверное. Прийти проводить Питера смогла только Бой-Баба.

Не отпуская его руки, Тадефи повернулась к аппарату, но Питер приподнял вторую руку:

— Подождите! По… жалуйста.

Он повернул к ним голову. За последние два дня компьютерщик действительно стал маленьким, исхудав до костей, — обезвоженный организм уже не принимал ни воду, ни пищу. Под запавшими глазами Питера лежали темные круги, нос заострился, а складки губ углубились. Лицо его напоминало теперь маску печального клоуна, но глаза его горели странным огнем.

Питер протянул руку к Бой-Бабе. Та подошла ближе.

— Я… — Питер задыхался. Поднял воспаленные глаза на Тадефи. — Можно нам с ней остаться вдвоем? На минутку…

Тадефи с сомнением оглядела компьютерщика, но кивнула и, подхватив под мышку незащелкнутый чемоданчик с инструментами, вышла. Закрылась дверь, и они остались одни.

Бой-Баба погладила Питера по иссохшей, сморщенной руке. Он тяжело дышал, прикрыв глаза. Что тут можно сказать, как утешить? Держись, доставим на Землю и сдадим науке? На Землю они не попадут. И наука за время их отсутствия вряд ли научилась лечить снежную чуму.

И что тогда, врать? Конечно, врать. Но, прежде чем она открыла рот, Питер слабо проговорил:

— Я многое передумал… за последние дни.

Она торопливо закивала, потому что, пока говорит Питер, ей не надо ему ничего врать. Так пусть говорит.

Медленно, подбирая слова, Питер продолжил:

— Ты думаешь, я забыл того поселенца… раненого…

Один ввалившийся, воспаленный глаз приоткрылся и посмотрел на нее.

Бой-Баба разлепила губы:

— Конечно нет, Питер. Никто его не забыл. Лежи спокойно, — она поправила покрывало на одном плече. Питер пошевелился и схватил ее за руку. Держал крепко и не отпускал. Как будто хотел затащить с собой в капсулу.

— Я только хотел тебе сказать, — зашептал он, — пока она обратно не вошла… — хотел попросить, что если вы туда вернетесь… вы ведь вернетесь? На базу?

Она кивнула. Нет смысла его сейчас расстраивать.

Питер приоткрыл второй глаз, искательно посмотрел на нее.

— Если… вы его найдете, то… пожалуйста, — он остановился, перевел дыхание. В груди у него клекотало. Питер сглотнул и продолжил:

— Скажите ему, что я с ним согласен. Я теперь крепко запомнил, о чем он мне говорил.

Бой-Баба сжала истощенную руку.

— Питер, солнышко, я все ему передам. Но ты не волнуйся. У тебя воображение разыгралось, — она осторожно погладила его по выпадающим прямо под руками — уже облепили всю подушку — белесым прядям. — Он с нами не говорил тогда. И ты с ним не разговаривал.

Питер слабо кивнул:

— Тогда — нет… не разговаривал. Это сейчас уже… тут в изоляторе, — он поднял глаза на тяжелую свинцовую дверь поодаль, за которой находился изолятор. — Ночью. Он ко мне пришел, и я с ним говорил.

Не выпуская его руки, Бой-Баба отщелкнула откидное сиденье и села рядом с капсулой. Бросила взгляд на показания аппарата. Через пять минут максимум пора начинать процесс, чтобы не проворонить фазу. Повернулась к Питеру:

— Что же он тебе сказал?

Тот помолчал, глядя в потолок. Разлепил губы:

— Он сказал, что ждет меня.

Запикал аппарат, предупреждая о скором начале процесса. Тут же влетела Тадефи в застиранном бледно-сиреневом хирургическом балахоне и сосредоточилась на показаниях экрана. Дверь осталась открытой.

Питер повернул голову к Тадефи:

— Вы меня вспоминать… будете?

Та бросила на него взгляд от приборов.

— Как же я тебя забуду, Питер, когда мне по три раза в день сюда приходить проверять показания! — весело откликнулась она. — Будешь лежать как миленький, пока не вылечат и не начнешь опять всех от дела отвлекать! — Врать у Тадефи получалось гораздо складнее, чем у Бой-Бабы. Учат их этому, что ли, в медучилище? Хотя наверняка учат.

Питер улыбнулся:

— Спасибо… очень приятно знать, что тебя будут помнить. Потому что… — повернулся он опять к Бой-Бабе, которая все еще держала его за руку, — потому что поселенец просил меня