Суровая расплата. Книга 1: Тень среди лета. Предательство среди зимы - Дэниел Абрахам

Когда Идаан ступила на обсаженную низкими дубами тропу, в бутылке уже оставалось меньше четверти. Она ожидала, что в доме поэта будет темно, но еще издали заметила в окнах свет, и там точно горела не одна лишь ночная свеча. В душе затеплилась надежда.

Ставни и двери были открыты. На крыльце неподвижно сидела широкоплечая фигура, и это был не Семай.

Андат поднял руку в приветствии и жестом подозвал Идаан.

– Я уже думал, что ты не придешь, – прозвучал рокочущий голос.

– Я и не собиралась, – ответила Идаан. – У тебя не было причин дожидаться.

– Как скажешь, – дружелюбно отозвался андат. – Пойдем, он тебя ждет уже несколько дней.

Идаан так влекло к Семаю, что она легко, совершенно не чувствуя своего веса, взбежала на крыльцо. Андат встал и последовал за ней в дом, и там, сначала закрыв входную дверь, начал затворять ставни и гасить свечи.

Оглядевшись, Идаан поняла, что в комнате, кроме них двоих, никого нет.

– Уже поздно, он спит в задней комнате. – Андат двумя пальцами потушил очередной огонек. – Иди к нему.

– Я не хочу его разбудить.

– Он совсем не против.

Идаан не двигалась с места. Андат склонил голову набок и улыбнулся.

– Он сказал, что любит меня. В нашу последнюю встречу сказал, что любит.

– Я знаю.

– Правда любит?

Улыбка андата расширилась. Зубы у него были белые как мрамор и идеально ровные. И только теперь Идаан заметила отсутствие резцов. Все зубы – одинаковые квадраты. Ей стало тревожно.

– Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Ты его знаешь лучше других, – сказала Идаан. – Ты и есть он.

– Оба утверждения верны, – сказал андат. – Но мне верить не стоит. Ведь я его собственность. А любая собака, как бы хорошо ни притворялась, ненавидит поводок.

– Мне ты никогда не лгал.

Андат как будто удивился, а потом хохотнул – такой звук, словно где-то вдалеке со склона холма скатился валун.

– Не лгал, говоришь? Что ж, и сейчас не буду. Да, Семай-кя влюблен в тебя. Он молод и во многом состоит из страстей. Лет через сорок страсти улягутся. Так было с ними со всеми.

– Я не хочу причинить ему боль, – сказала Идаан.

– Тогда останься.

– Не уверена, что так уберегу от боли. Если не сейчас, то потом она обязательно придет, и станет только хуже.

Андат на мгновение словно окаменел, а потом пожал плечами:

– Можешь уйти. Но когда он узнает, что ты приходила и не осталась, съест себя поедом. Больше всего на свете он хотел, чтобы ты пришла. И вот ты здесь, поговоришь со мной и уйдешь? Вряд ли после такого ему сильно полегчает.

Идаан посмотрела себе под ноги. Сандалии были плохо зашнурованы: она одевалась в темноте, да и вино, похоже, крепче, чем ей казалось.

Идаан потрясла головой, как будто снова хотела избавиться от последствий дурного сна.

– Он не узнает, что я приходила.

– На это не рассчитывай. – Андат погасил еще одну свечу. – Он проснулся, как только мы с тобой начали разговаривать.

– Идаан-кя?

Она оглянулась на голос. Взъерошенный после сна Семай босиком стоял в коридоре, который вел в его спальню. У Идаан перехватило дыхание, когда она увидела поэта в тусклом сиянии свечей. В нем сочетались красота, наивность и сила. И она любила его, как не любила никого другого.

– Семай…

– Просто Семай? – спросил он и вошел в комнату.

В его взгляде была обида, но и надежда тоже.

«Нельзя быть такой молодой, – сказала себе Идаан. – Нельзя так бояться, так трепетать».

– Семай-кя, – прошептала Идаан, – я должна была тебя увидеть.

– Рад, что ты пришла. Но… ты не рада? Не рада меня видеть?

– Все не то, о чем я мечтала, – проговорила Идаан, и ее захлестнула печаль. – Это моя первая брачная ночь, Семай-кя. Вчера я вышла замуж, но не смогла до утра остаться в его постели.

У Идаан сорвался голос. Она закрыла глаза, чтобы сдержать слезы, но они все равно покатились по щекам, словно капли дождя. Она слышала шаги Семая. Хотелось броситься к нему в объятия. И хотелось убежать из его дома. Но она стояла на месте и дрожала.

Семай не произносил ни слова. А она тонула в волнах печали и чувства вины. Наконец он обнял ее за плечи и притянул к себе.

Его кожа пахла чем-то темным и пряным, мужским. Он не поцеловал Идаан и не распахнул полы халата, просто прижимал к себе, как будто никогда не желал большего. А она обхватила его руками, как обхватила бы ветку дерева над пропастью, и зарыдала.

– Прости, – сказала Идаан сквозь слезы. – Я так виновата… Мне так жаль. Я хочу, чтобы ничего этого не было. Я хочу, чтобы все стало как прежде. Хочу все вернуть.

– Что, любимая? Что ты хочешь вернуть?

– Все, – простонала в ответ Идаан.

Мрак и отчаяние, ярость и печаль стиснули ее в своих зубах и затрясли. Семай все крепче прижимал Идаан к груди, что-то бормотал ей на ухо, гладил по волосам и по щекам. А когда она начала оседать на пол, опустился вместе с ней.

Идаан не знала, сколько так проплакала. Знала лишь, что вокруг ночь, что она свернулась на полу калачиком и положила голову Семаю на колени и что совершенно обессилела, как будто целый день плыла в море или реке.

Потом в темноте нашла руку Семая. Их пальцы крепко сплелись. Она подумала, что эта ночь длится целую вечность и рассвет наверняка уже совсем близок.

– Тебе лучше? – спросил Семай.

Она кивнула вместо ответа, надеясь, что он это просто почувствует.

– Не хочешь ли рассказать, из-за чего столько слез?

У Идаан сперло дыхание. Семай прижал ее руку к губам – наверное, почувствовал какую-то перемену в ее теле. У него были такие мягкие, такие теплые губы.

– Да, – сказала Идаан. – Хочу. Но боюсь.

– Меня?

– Того, что я тебе расскажу.

Семай не напрягся и не отстранился, но что-то в нем все же изменилось.

– Никакие твои слова не могут причинить мне боль, – сказал он и добавил: – Если это будет правдой. Это Ваунеги? Адра?

– Я не могу, любимый. Прошу, не надо об этом.

Он погладил ее по руке. А когда снова заговорил, голос звучал нежно и при этом настойчиво:

– Это связано с твоим отцом и братьями, верно?

Идаан сглотнула, чтобы расслабить горло. Она не ответила ни словами, ни движением тела,