Красная земля - Тим Волков

«Такой ударит по голове — и пикнуть не успеешь», — подумал доктор.

Сохраняя спокойствие, Иван Павлович шагнул вперёд и представился:

— Здравствуйте, я Иван Павлович Петров, врач здешней больницы.

— Доктор? — мужик вновь осмотрел гостя. — И что тут потерял?

— А вы, позвольте узнать, кто?

— Михаилом меня величают. Артельщик я. Тут у нас заводик небольшой, кирпичи делаем из красной глины.

Иван Павлович кивнул, оглядывая окрестности. Про кирпичный заводик ему уже кто-то рассказывал. Вроде даже просили местные жители помочь с кирпичом, и отец Николай просил для реставрации церкви. И вроде бы даже обещали помочь. Только вот церковь по прежнему была все в таком же разбитом состоянии.

Взгляд доктора вернулся к черепу на заграждении, и он не смог сдержать упрёка:

— Михаил, вы что же, над мёртвыми издеваетесь? Это кладбище, а не место для ваших забав с костями!

— А вам какая разница, доктор? — ответил Михаил, нахмурившись.

Иван Павлович обратил внимание, что рука артельщика сильней сжала лопату.

— Это же не какие-то кости диких животных или скота, Михаил. Это люди.

— И что с того? — артельщик был не пробиваем. И кажется начинает заметно нервничать. — Люди, не люди… им теперь какая разница? Я же не у живого этот череп забрал.

— Но…

— Ладно, доктор, ты не суетись. Не нравиться тебе череп — снимем. Доволен?

— Так я…

— Вот и хорошо. А теперь иди. Тут собаки просто, мы их спустили с цепи. Бегают. Как бы не загрызли вас.

Михаил зыркнул Ивану Павловичу прямо в глаза и доктор понял, что это даже не предупреждение — угроза. Доктор нахмурился, чувствуя, как напряжение нарастает.

— Тут рядом кладбище размыло…

— Видел, — перебил артельщик. — Нам оно не мешает. Нам и так хватает хлопот. Идите.

Иван Павлович понял, что лучше и в самом деле сейчас уйти — в воздухе чувствовалась угроза. Михаил этот был какой-то мутный и подозрительный. А еще он был чертовски силен. А рядом никого нет. Один удар лопатой — и поминай доктора как звали. В старую могилу закинет и никто никогда не найдет. Сейчас — уйти, но просто так не оставить это. Дело тут явно темное.

Иван Павлович пошел прочь под пристальным присмотром артельщика и только когда скрылся за кустами Михаил ушел. Доктор вновь вернулся на берег реки. Накидал примерный план, стараясь выдерживать масштаб — чтобы понимать примерный объем работы.

Собирался уже было идти в Зарное, как вдруг носком ботинка ковырнул что-то, едва не споткнувшись. Присмотрелся. Какая-то доска, или… табличка. Вроде бы даже буквы какие-то видны. Чья-то похоронная табличка с именем?

Доктор аккуратно достал ее из грязи. Нет, точно не именная. Буквы едва угадывались, но одно слово выделялось четко — «смертная». Все остальное утонуло в грязи и годах, сделав табличку неразборчивой.

Иван Павлович нахмурился, поворачивая табличку в руках. Её хрупкость и состояние говорили о том, что она пролежала в земле не один десяток лет, возможно, столько же, сколько и черепа в глине. Выбрасывать не стал — смущало это слово. Просто так его не пишут.

Доктор убрал табличку в саквояж, решив позже очистить и изучить при свете лампы. Последний раз взглянул на темную реку и направился в Зарное.

* * *

В селе уже шептались и все знали.

Сначала остановила старушка Вера Николаевна.

— Иван Павлович, слыхала я про вчерашние дела. Егор Кузьмич улов страшный, говорят, поймал — голову сатанинскую.

— Какую? — не удержался доктор.

— Сатанинскую. Это очень плохой знак. Иван Павлович, а правду говорят, что голова энта еще глазами шевелила и рот открывала, когда ее к вам привезли, словно что-то сказать хотела?

— Вера Николаевна, ну откуда вы это услышали? Врут!

— Все равно это не к добру, Иван Павлович, — вздохнула старушка. — Река мёртвых разбудила, надо очищение проводить. Ритуал нужен — травы, молитвы, чтобы унять гнев.

— Чей гнев то?

— Боженьки!

Старушка протянула узелок доктору.

— Вот, возьмите. Тут нужные травы. И свечки с церкви. Все намолено. Зажжете и три раза прочитаете «Отче наш», а потом…

— Вера Николаевна, я ничего делать такого не буду, вы уж меня простите, — сказал доктор, возвращая узелок обратно старушке. — Это не гнев мёртвых, а просто река подмыла берег. Черепа старые, их вода вынесла, ничего сверхъестественного. Я разберусь, а вы не пугайте себя напрасно.

Старушка ничего не ответила — только перекрестила доктор вслед.

Потом остановил кузнец Никодим.

— Иван Павлович, а правду говорят…

— Никодим, ну ты то куда? Тоже веришь в эти россказни⁈

— Так ведь говорят…

— Вот именно, что говорят! Не верь, Никодим.

Доктор понял, что нужно спешить — иначе просто не дадут дойти до больницы со своими расспросами. Зашел в больницу — а там уже Аглая. Правда смеется.

— Иван Павлович, они уже тут такого напридумывали…

— Ага, уже успел послушать! — ответил доктор, скидывая пальто.

— И что мне им говорить?

— А ничего и не говори!

— Так они еще больше всякого напридумывают! Вон сейчас Дарья заходила, соседка. Под видом кашля начала выспрашивать про эту голову. И такого там нагородила… И дескать призраков видели люди давеча на кладбище, и что звуки какие-то странные были. Говорят, это призраки зовут к себе живых, чтобы под землю утащить. А тут еще эта голова…

— Не обращай внимания, — отмахнулся доктор. — Завтра еще один повод появится для разговора — про голову тут же и забудут.

Иван Павлович глянул в палаты.

— Никого нет?

— Пусто.

— Это хорошо. Я тогда к себе, в лабораторию. Глянуть надо кое-что.

Доктор заперся в комнатке, достал табличку. Аккуратно отерев ее от влаги и грязи, положил на стол. Принялся разглядывать.

Табличка была грубой работы, из еловой доски, уже почерневшей от времени и воды. С одного края она обломилась, на другом ещё держался ржавый железный гвоздь, а середина была испещрена старыми зарубками.

Иван Павлович пододвинул лампу ближе. Да, так и есть. Табличка информационная. Буквы проступали смутно. Пришлось хитрить. Доктор приложил к табличке лист бумаги, осторожно, сильно не надавливая, принялся закрашивать лист карандашом. Мелкие неровности и вдавленности тут же проступали более светлыми пятнами на бумаге. Вскоре у доктора получилось что-то вроде негатива, появились первые строчки: «Здесь от огневицы схоронены…».

Иван Павлович замер, губы сами зашевелились, повторяя