Тяжёлая реальность. Флибустьер - Хайдарали Мирзоевич Усманов

корни, которые уже не приживались. Эльфийка ходила рядом, собранная и хрупкая, как стекло в оправе из золота. В ней бурно текли старые ветры желания – и ещё более старые страхи. Она не показывала открытого радушия. Напротив, её лицо оставалось маской осторожности, но в её глазах порой мелькали те самые огни, о которых он уже знал, что надежда и готовность к тому, чтобы рискнуть ради дома.

Облако подозрений разрасталось вокруг них. Сначала были случайные встречи – грубые жесты на причале, чьи-то пальцы указывали в их сторону и затем немного нервно прятались в крепко сжатые кулаки. Затем – более тонкие сигналы. Короткие сообщения в локальной шине, которые начинались с фразы “Интересно, чем занят тот странный огр…” и заканчивались ссылками на давние списки наград. Корабли, что прежде казались беспомощными грузовиками, вдруг загораживали пространство… А орды мелких челноков, которые всё ещё держались на дистанции, уже нервно качались, словно зловещие чайки, ожидающие гибель морского льва.

И в разгар этого притяжения к ним подошёл он – пиратский капитан, что держал за собой старый линейный крейсер орков, весь в бороздах от ионных штормов и в многочисленных латках из старого металла. Его корабль был как древний зверь. Тяжеловесный… Длинный… С линиями, напоминающими броню горного гиганта… Он терпеливо тёрся о орбиты, как старик, который всё ещё находит в мире удобные скамьи. Сам капитан – это была грубая симфония из кожаных складок, всё ещё острых зубов, залёгших в усмешке, и цепких глаз. Он вышел на причал не как хозяин, а как тот, кто жрёт пространство ради себя. Медленно… С короной из пыли на плечах.

– Слышал, – сказал он, когда подошёл, и его голос был низок, как ветер над железным полем, – что у тебя есть куски железа и мысли в голове. У нас дома есть место для таких, кто хоть что-то умеет. Приходи в мой “флот”. Служи – и будет тебе хлеб и долг.

Послание было простое – приглашение, маскирующееся под угрозу. Для многих такое прозвучало бы как честь. Устроиться в пиратскую эскадру орков, получить роль, где никто не спрашивает о происхождении. Но в словах капитана слышалось и собственное желание. Иметь рядом того, кто внезапно оживил древнюю пушку и убил крейсера. Он видел в Кирилле не человека, а ресурс – не случайный, а полезный, и хотел прибрать этот ресурс под свою руку.

Кирилл же улыбнулся ему в ответ. Но без улыбки. Внутри у него разгорелась та самая, пугающая мысль. Быть принятым в подобную группу – значит потерять свободу решения, обменять себя на какой-то эфемерный порядок. Он слышал в этой простоте просьбу, за которой скрывалась цепочка обязанностей. Он видел, как старый орк мечтал о том, чтобы узреть свои дни в блеске трофеев. И он не был тем, кто приглашал бы себя в клетку добровольно.

Но больше, чем усталость от чужих рук, его волновало нечто иное. Внимание, которое к ним проявили, могло быть и ловушкой, и ключом. Рубеин – система, куда вела Сейрион – сейчас манила его, как большой рынок тайн, но также эта система была островком Империи. Туда не заходят легко и просто те, кому только захочется. Решение отправиться туда родилось из расчёта. Если они решать и дальше оставаться на этой станции, то неизбежно получат урон – имена, прослушки, попытки купить их тишину. Лучше притупить внимание и тихо уйти, чем очутиться загнанными в угол в полдень.

Он видел, как капитан орков ожидал ответа. Ночь была прохладна, и в её дыхании слышались тысячи голосов – торговцев, шепчущих и торгующих, пьяниц и тех, кто продаёт свободу. Кирилл дал короткий ответ. Не отказ… Не согласие… А своеобразное обещание подумать. Он пошёл обсуждать детали, не обнажая своих карт. Он говорил о переговорах и дозаправке, словно собирал время, необходимое для того, чтобы покинуть док в момент, когда тени бойцов этого старого капитана пиратов ещё не сомкнулась вокруг них.

В душе у него снова ожила осторожность. Он не верил в силу, которая приходит без платы. Он знал, что однажды придётся выбирать. Справедливость или выгода. И он не желал, чтобы выбор был сделан за него. Так он решил. Отправиться в Рубейн – да. Но не впрямую, не как мститель или как грабитель, а как странник, ищущий торговые пути и сведения, где можно было бы променять золото на знание, а не на кандалы. И если там станет опасно – он сразу же уйдёт. Если встретит угрозу – он будет искать обходной путь. На этот раз хитрость должна быть мягче, как ткань, что сама ведёт за собой руки.

Эльфийка слушала его планы, её лицо было непроницаемым, но в огнях её глаз он видел и страх, и что-то ещё – словно согласие, смычок на ноте, с которой выйдет новая песня. Она знала цену Рубеина. Он знал цену её надеждам. И в этом их молчанье было нечто большее, чем просто слово. Это была закладка для пути, куда они отправятся – не как охотники, а как двое, у которых за спиной куда больше врагов, чем возможных оправданий.

Но перед отправлением, Кирилл специально сходил на рынок, чтобы прикупить припасов. Окунувшись в его атмосферу будто в тёплую гостиную, где каждый запах – как рукопожатие старого друга. Ларьки всё также шумели… Многочисленные торговцы старательно сверяли документы… Дроиды “весело” стучали своими многочисленными ногами по металлизированному настилу. Он выбирал не потому, что нуждался, а потому, что ему нужно было быть на виду. Видимость – это тоже оружие. Он покупал канистры, гофр-шланги, фильтры – вещи, которые имели смысл для любого путешественника. Не говоря уже про пищевые брикеты, которых парень взял с тройным запасом. Он платил ровно столько, чтобы монеты звенели в карманах, и оставлял словесные маркеры, словно еле заметные следы, которые не стоило чистить.

Он говорил не прямым языком, а загибал фразы, как те, кто ткет сеть из слов.

“Мы собираемся… К… Рубеину… – Говорил он на рынке. – Не торопясь… Кое-какие старые дела надо довести до конца.”

Иногда он позволял себе слишком громко произнести имя системы. Иногда, в ответ на невинный вопрос, он улыбался и добавлял мелкую деталь, за которую торговцы цеплялись, как рыба за наживку. Кирилл был осторожен, и не назойлив. Но главное – он делал всё так, чтобы эта назойливость выглядела как естественная часть разговора – мол торговец, мол, отдай мне чуть больше топлива – “а то ведь дорога