Фантастика 2025-155 - Сергей Александрович Плотников

— Это пихта белая, Ábies álba, также известная как гребенчатая, белая европейская или просто европейская. Нет, относительно этой пихты остановок не планируется. Чай? Кофе?

— Иди в задницу.

— Спасибо, что выбрали нашу пассажирскую компанию.

Женщина испарилась вместе с тележкой. Буквально, превратилась в пар и исчезла. Когда Николай моргнул, и пара уже не было.

Выругавшись, он сделал пару шагов и остановился.

Пихта белая росла справа, это он точно запомнил. Однако сейчас точно такая же пихта… Нет, та же самая сраная ёлка проносилась в другую сторону мимо поезда с левой стороны!

Если бы поезд сделал такой стремительный кульбит, Николай бы его почувствовал.

— Это невозможно, — прошептал он.

И тут же рассмеялся.

Как будто всё остальное было возможно. Например, движение пейзажа в разные стороны.

От этого рассинхрона внезапно закружилась голова. Николая повело. Он кинулся к дверям, открыл там пустующий контейнер для мусора.

Вырвало. Долго, мучительно, до слёз из глаз. Ещё больше обезвоживая организм.

Захлопнув крышку контейнера, Николай опустился на пол. Сел возле двери, прислонившись к ней спиной, и закрыл глаза. Приглушенное постукивание колёс убаюкивало. Поезд продолжал одновременное движение в двух противоположных направлениях без запланированных остановок относительно белой европейской пихты. Также известной, как гребенчатая.

* * *

Я открыл глаза.

Паника всколыхнулась и унялась. Паника была обусловлена тем, что тьма, длившаяся перед тем, как я открыл глаза, длилась вечность. Паника началась, когда я погрузился во тьму, потом исчезла и вновь появилась, когда я открыл глаза. Вернулась, чтобы раствориться окончательно.

В этот момент я понял что-то такое великое, глобальное, архиважное. Это понимание пронизало всю душу, наполнило её и увеличило. Но добравшись до разума, оно сумело облечься лишь в самые простые слова: «Всё фигня».

Так я подумал. Всколыхнулось и растаяло бесследно сожаление о невозможности выразить точнее то, наиважнейшее, что нужно бы рассказать каждому человеку, написать на огромных плакатах по всему миру, преподавать в школах. Увы, то, что понимается душой, для разума — набор малозначимых символов.

Когда же все эти сложные переживания утихли, я попытался понять, что я вижу. А видел я потолок. Самый обыкновенный побеленный потолок. Тоненькая, почти незаметная трещинка змеилась по нему.

Я попытался повернуть голову — не сумел. Захотел шевельнуть рукой — тщетно. И паника вернулась. Она была стократ сильнее того ужаса перед тьмой. Тьма, пустота — это не страшно, это выключает разум, только и всего. Нет разума — нечему бояться. Но оставаться в здравом уме и не иметь возможности как-то повлиять на ситуацию, сделать хоть что-то — вот где настоящий кошмар.

Мне казалось, что я кричу, срывая голос, до боли, до хрипоты. Но крика не было.

— Успокойся, — услышал я голос Изольды.

Вновь машинально попытался крутить головой. Вновь тщетно.

— Тише, Тимур. Я чувствую то же самое. Это нормально. Говори мысленно. Ответь мне.

Но прежде чем я ответил, произошло нечто вовсе уже странное. Я повернулся набок, свесил с кровати ноги и… сел. Тело сделало это само собой, я не отдавал ему таких команд.

Я сел, посмотрел тупо на свои колени… Впрочем, нет. Это были не мои колени. Очень уж пухлые ноги и какие-то короткие.

— Тимур! — не отставал голос Изольды. — Говори со мной, пожалуйста. Не отключайся. Мы не можем никак вмешиваться, можем только наблюдать… И потом вывести его отсюда.

Вывести? Кого вывести, за кем наблюдать?

— Бориса, — ответила Изольда.

Я встал, потянулся и зевнул. Громко, от души. Подошёл к двери, открыл её. Вышел в чужую, незнакомую прихожую. Там висело ростовое зеркало без рамы. И перед ним я остановился. Чтобы увидеть незнакомого карапуза лет восьми-девяти. Весьма плотного, с глуповатым выражением лица и со смешным ёжиком на голове.

Карапуз, кажется, был, в целом, доволен увиденным. Он скорчил зверскую рожу и поднял руки, напрягая бицепсы. Бицепсы едва просматривались, но, видимо, воображение дорисовало мальчишке всё, чем не могла порадовать реальность. Он что-то запел про себя и включил в туалете свет. Закрылся там, встал над унитазом.

— Как бы я хотела отвернуться… Но я не могу отвернуться, — посетовала Изольда.

Её голос смешивался с задорным журчанием.

И только теперь до меня начало доходить.

— Постой, — сказал я мысленно. — Погоди. Этот пацан — это Борис? Мы у него в голове? Ты и я?

— Похоже на то. И не можем влиять никак.

— Он должен сделать какой-то выбор, так… Какой?

— Не знаю. Я проснулась за несколько минут до того, как проснулся он. Было просто темно и страшно.

— Если он сделает неверный выбор… Мы что, все просто умрём здесь? Исчезнем?

— Ну, или будем жить до тех пор, пока не доживём до следующей нашей попытки.

— Эм… И тогда нас здесь будет уже четверо?

— Видимо… — Уверенности в голосе Изольды не было.

— Или шестеро… Мы же не знаем… Эй! Здесь уже кто-то есть?

Несколько секунд мы ждали. В ужасе от того, что вот-вот услышим многочисленные мыслеголоса, в точности соответствующие нашим.

— Нет, — мысленно выдохнул я с облегчением. — Сюжет всё-таки не про временные петли и парадоксы. Это радует. Вообще не фанат таких приёмов.

— Согласна…

Тем временем мелкий Борис закончил свои дела, нажал на смыв и обратился ко второй части санузла. Здесь он умылся, почистил зубы. Я понял, что чувствую всё, что чувствует он. Тело воспринимается как своё, если бы не одно существенное «но». Я абсолютно никак не могу им управлять.

— Да это же бред! — воскликнул я. — Как он сможет сделать иной выбор, если он ничего не помнит, и мы никак не можем на него повлиять? Даже сказать ничего не можем?

— Его душа изменилась, — возразила Изольда. — Душа будет хотеть поступить иначе.

Тут Боря, поставив щётку на место, взял тюбик зубной пасты, повернулся к унитазу и нанёс пасту на белый стульчак. Потом размазал так, чтобы не было заметно.

— Наверное, будет хотеть… — чуть слышно добавила Изольда.

* * *

Через полчаса Николай уже не стал садиться на сиденье. Он упал на пол и обхватил голову руками.

Эти полчаса не прошли даром. Он научился определять стороны поезда безошибочно. Если встречалась туалетная кабинка, то она располагалась справа. Если кабинки не было, то можно было сориентироваться по сдвоенным отдельностоящим сиденьям — такая «парочка» имелась тоже лишь по правую руку.