Потомок седьмой богини - Алессандра де Амальфи

колб – разбиты. Я внимательно оглядел комнату, не понимая, зачем было обращаться с ней столь безжалостно. Если кто-то пытался найти в ней нечто спрятанное, то наивно было полагать, что я оставлю ценные вещи на видном месте. Впрочем, вероятно, кто-то захотел пополнить запасы зелий, но оказался слишком неумел, чтобы сделать это как следует, – и этим кем-то мог быть любой из чародеев, находившихся этажами выше.

Я направился к дальнему, самому темному углу лаборатории. Там, в стене, за запечатанным магией камнем хранились записи, которые не должны были попасть в руки случайных гостей или временных хозяев этой комнаты. Некоторые из них Кьяра вручила мне лично, зная, как трепетно я отношусь к разного рода редкостям и ценным документам; некоторые я отыскал сам, скитаясь по миру как до становления одним из Верховных, так и после, принимая сведения взамен золота в качестве оплаты. Невзрачная стопка бумаг, пожелтевших и хрупких от времени, содержала различного рода информацию: способы убийства Верховных, варианты жесточайших магических пыток, которым можно подвергнуть человека, заклинание Вуарре, чудом всплывшее в моей памяти в другом мире… и сведения о подчинении воли виверны.

Лист казался пустым: в целях безопасности на каждый из них я накладывал чары, не позволяющие видеть следы чернил. Но, коснувшись его, я или любой другой Верховный ощущал, как содержимое впитывается в кожу, направляясь прямиком к разуму. К несчастью, силы шестерых из нас были неравны, и даже если бы я сумел защитить тайны записей от Тристрама или Томико, то до уровня Кьяры дотянуть не смог бы. Впрочем, она не имела права проникать в мою голову, а потому не нашла бы то, что я прячу, без уверенности в том, где следует искать.

В воображение проник образ капающей с руки крови. Казалось, будто я провел по ладони лезвием, затем сжал ее в кулак, чтобы усилить поток, и держал руку вытянутой перед собой, несмотря на возникшую дрожь. Прямо под окровавленной ладонью расположилась виверна, распахнувшая пасть и с жадностью и упоением наполняющая желудок вязкой железистой жидкостью. Я с нетерпением вглядывался, ожидая, что перед глазами пронесутся текст заклинания, череда сложных приготовлений и выматывающий ритуал, чтобы привязать виверну, заставив ее считать меня хозяином, но образ рассеялся, а каменная стена напротив не сулила ничего, кроме грядущей насмешки над чародеем, бездумно в нее уставившимся.

– И все? – разочарованно выпалил я.

– Мне стоило привести весь Гептагон?

Я беззвучно выругался, подавив инстинктивное желание вздрогнуть. Лорелеи, и без того невесомой и воздушной, будто подсвеченное солнцем облако тумана, часто не было там, где лицезрели ее лик. Мастерица иллюзий в совершенстве овладела способностью пребывать в нескольких местах одновременно. Отличить ее телесное воплощение от проекции удавалось не всегда – звук ее шагов в обоих случаях был почти неслышен, – и лишь прикоснувшись, а делать это смели немногие, можно было подтвердить свои догадки.

Я не спеша запечатал тайник, вернув заветный лист на место, и отправился к книжному шкафу, в котором возжелал немедленно навести порядок.

– Что вы тут устроили? – причитал я, разглядывая корешки. – Неужто успели истощить мои запасы?

– Ты не оставил нам ни капли зелья для Посвящения, хотя должен был сделать его задолго до отъезда. Я устала напоминать, – с укором произнесла Лорелея. – Больше оттягивать нельзя. У нас появились новые ученики.

Дыхание сперло, и я гулко сглотнул.

– Много?

– Двенадцать.

– Двенадцать? – переспросил я, закашлявшись не то от удивления, не то от витавшей в воздухе пыли. – Вы что, лишили деревню целого поколения?

– Близ Кетрингтона есть дом на отшибе. Их нашли там запертых, голодных, еле живых… – В голосе Лорелеи слышалась жалость. Однако она знала, через что придется пройти этим детям, и все равно обрекала их на это, так что подобные чувства должны быть ей чужды. – Отец ушел на охоту и не вернулся.

– Даже если сейчас вы мните себя спасителями, позже они…

– Они не вспомнят, Эгельдор.

– На их месте я предпочел бы не забывать.

Чародейка опустила взгляд, но не потому, что стыдилась принимаемых Гептагоном решений, а лишь чтобы изобразить поражение, призванное закончить обсуждение. Любой спор с моим участием неизбежно затягивался до рассвета. Около полувека назад Гептагон – на одном из тех советов, что я намеренно пропустил, – внес в устав школы новый пункт: «Прошедшие Посвящение да получат силу, не отягощенную болью потерь и страданий, да будут их души счастливы и свободны». Более отвратительного проявления самолюбия нельзя было и придумать: совет подвергал детей такому, через что был способен пройти не каждый взрослый, а затем забирал у них возможность помнить, чем они заслужили свои силы. Ученики считали, что дар им вручили боги, а учителя – их безгрешные посланники. Однако я помнил каждое мгновение своих мучений и ни за что не позволил бы кому-то отобрать их у меня.

– Глава недовольна, что ты отчитался лишь раз.

Я открыл портал, ведущий в тэлфордскую лабораторию, и напоследок оглянулся на Лорелею. Она была неподвижна, но образ дрогнул, словно связь с телом на мгновение ослабла.

– Мало того что она не сочла этот разговор достаточно важным, чтобы явиться самой, даже ты не соизволила притащить в подземелье свое чудесное тельце, – раздраженно процедил я, и руки чародейки начали лихорадочно поправлять юбки, словно она пыталась скрыть свои очертания от моего взгляда. – В следующий раз не утруждайтесь. Я сообщу, когда что-нибудь отыщу.

– Но, Эгельдор…

Ее слова потонули в треске стягивающихся краев пространственного разлома.

* * *

Ателла, 678 год от Седьмого Вознесения

Чародейская школа была странным местом. Я радовался тому, что меня вытащили из болот Офлена, где я едва не сгинул с голода, но прижиться в этой каменной громадине оказалось непросто. Ученики моего возраста, как оказалось, уже умели бегло читать, тогда как я видел буквы только на вывесках всевозможных лавок и уж точно не знал, как складывать их в слова на бумаге. Я снова был белой вороной, но отныне не умником среди неучей, а наоборот.

В первую же ночь я попытался сбежать. Во вторую ограбил какого-то ученика постарше, который спал в соседней комнате, потому что проснулся от боли в животе и по привычке списал ее на голод. А в третью впервые задумался о том, чтобы остаться.

Компания из нескольких учеников – они были чуть старше, но к учебе приступили в этом же году, на пару месяцев раньше, – приняла меня под крыло. Объяснили, каким учителям лучше беспрекословно подчиняться, а у каких можно похулиганить, понадеявшись на их благосклонность. Рассказали, где находятся кабинеты, – приходилось запоминать, какой по