Орден во всю спину 3 - Константин Владимирович Ежов

– Я Валентин Бастон, частная армия. Мне нужен босс Ланский. Срочно. Речь идёт о Крепости 178.

Секунду спустя он почувствовал холодное, липкое напряжение: не меньше десятка стволов одновременно нацелились ему в грудь и голову. Щёлкнули предохранители – и это щёлканье прозвучало куда страшнее любого выстрела.

– Удостоверение личности, – ровно сказал один из солдат, высокий парень с каменным лицом. Ни угрозы, ни раздражения – сухое требование, за которым стояла сила целой армии.

Валентин, чувствуя, как по спине стекает пот, аккуратно достал из папки бумаги – своё удостоверение и документы учителя. Солдат взял их, не проронив ни слова, и ушёл за ворота. Десять мучительно долгих минут Бастон стоял, чувствуя на себе прицельный взгляд десятка винтовок. Только ветер доносил запах сырой земли и смолы от свежесмолёных досок сторожевой вышки.

Наконец солдат вернулся и протянул документы:

– Личность подтверждена. Можете войти.

Железные ворота со скрипом разошлись, и Валентин впервые увидел территорию базы изнутри.

Военная сила консорциума Потанина считалась эталоном: дисциплина железная, бойцы – будто на подбор. До недавнего времени вся эта мощь стояла без дела – тревогу поднимали лишь на учениях. Но после того как "сверх" пытался убить надзирателя крепости, всё изменилось: уровень боевой готовности подняли до предела.

И вот, едва Валентин переступил ворота, как база ожила. В воздухе загремели барабанные отзвуки шагов – отлаженный, чёткий марш множества сапог по асфальту. Ритм отдавался в груди, как тяжёлый молот, а ночная тишина разлетелась вдребезги. По баракам загорелся свет, люди выбегали, натягивая куртки, окна ближайших домов крепости распахивались – жители просыпались в тревоге. Они не знали, что происходит, но этот марш знали все: это был сигнал сбора боевых частей.

Из ворот базы вылетел чёрный внедорожник, мощный, блестящий, будто проглоченный тьмой. За ним один за другим выкатилась колонна из трёх грузовиков – деревянные борта дрожали от ударов ботинок, пока бойцы вскакивали внутрь.

– Они что, идут на войну? – в полголоса спросил кто-то из жильцов, выглянувший из окна.

– С кем собрался воевать консорциум Потанина? – отозвался другой. – Да если бы война, они бы подняли не три отряда, а всю крепость на уши.

И тут чей-то голос дрогнул:

– А это не сам босс Ланский в чёрном внедорожнике? Он же уже два года носа с базы не показывал! Что-то серьёзное стряслось, раз он сам выехал.

По улице пронеслась дрожь: люди прижимались к окнам, кто-то спешно гасил свет, а кто-то наоборот – высовывался на крыльцо, чтобы хоть краем глаза увидеть редкое событие. Ночь густела, наполняясь тревожным гулом моторов и эхом марша, и казалось, что воздух сам затаил дыхание.

Но больше всех был ошарашен Валентин Бастон. Он не мог оторвать взгляда от бледного лица босса Ланского – тот на мгновение потерял самообладание, когда ему передали удостоверение личности учителя. Слишком уж очевидна была эта нервная дрожь пальцев, спешно спрятавшихся в карман.

И почти сразу вся база пришла в движение, будто кто-то ударил по тревожной кнопке. По асфальтовым дорогам с металлическим лязгом и скрежетом пошли тяжелые гусеницы бронетехники. Фары вспыхивали, режа темноту холодным светом, пахло раскалённым металлом, горелым маслом и озоном от прожекторов. Воздух звенел, будто натянутая струна.

Именно в этот момент Валентин окончательно понял – его догадка насчет учителя оказалась верной. Но если он действительно был тем самым человеком… что заставило его вернуться сюда, в эту глухую крепость?

Ворота дрогнули, и из них рванул прочь конвой Потанина. Чёрные внедорожники вели колонну, за ними следовали военные грузовики, и каждый был набит солдатами.

В это время на школьном дворе, где всё ещё толклись Проныра, ребята и сам учитель, воздух был тревожно густым. Лёха, теребя в руках ржавый гвоздь, вдруг вскинул голову и спросил:

– Учитель, а кем вы были до того, как решили учителем стать?

Вопрос повис в тишине, только ветер стукнул незакрытой створкой окна.

Учитель прищурился, губы его дрогнули в лёгкой, почти ностальгической улыбке.

– Солдатом, – коротко ответил он.

Лёха оторопел. У него даже глаза округлились так, что стали походить на два медных пятака. В голову никогда не приходило, что их строгий, но по-своему добрый наставник когда-то держал в руках оружие и шагал в строю.

– И чего ж вы не продолжили службу? – всё-таки решился он уточнить, хотя голос у него слегка дрогнул.

Учитель помолчал. Секунды тянулись мучительно долго. Только слышно было, как где-то за забором тявкнула собака, а в классе от сквозняка зашелестели пожелтевшие тетради.

– Потому что война не спасёт человечество, – наконец произнёс он, тихо, словно самому себе.

Слова эти повисли в воздухе тяжелыми каплями, словно осенний дождь, и пробрались прямо под кожу.

– Так вы уйдёте? – спросил Лёха почти шёпотом, хотя сам знал ответ.

Учитель кивнул. – Да. На северной границе меня всё ещё ждут.

И в эту минуту Лёха понял: всё, что они видели и пережили рядом с ним – лишь короткая остановка. Учитель никогда не собирался задерживаться надолго. Даже если бы не случилась сегодняшняя заваруха, его дорога всё равно тянулась куда-то дальше.

– А зачем вам туда? На эту границу? – не отставал Лёха, и в его голосе теперь было что-то детское, почти упрямое.

Учитель посмотрел вдаль, словно сквозь стены школы, туда, где чёрным бархатом лежали горы Урала, и сказал:

– Потому что этот мир... меняется. Мне нужно быть рядом с теми, кто ждёт меня.

Лёха хотел спросить ещё, но сам замолчал, потому что в памяти всплыло то утро. Учитель тогда стоял у окна, глядя на небо, по которому тянулись сизые облака, и задумчиво произнёс:

– Иногда кажется, будто ветер несёт запах севера… и зовёт обратно.

– Весной на северной границе снег и лёд ещё не тают, – тихо сказал учитель, глядя куда-то поверх голов. – Там нет ни кустика, ни травинки. Только желтая земля, да песчаные бури, что режут лицо, как наждак. Снег там лежит огромными пластами – белый, до боли в глазах. И среди этого белого человечество кажется таким… одиноким.

Он говорил негромко, словно сам для себя, но слова его резали душу. Описывал он всё мрачно, почти безысходно, но в голосе звенела тоска, будто та земля и вправду звала его обратно.

Проныра, слушая его, вдруг понял: только сейчас до него дошло, почему учитель тянется туда, на север. Потому что