Он вам не Тишайший - Вадим Шведов

— Не пущать! — кричит кто-то из толпы. — Не отдадим наших! Боярских людей бьют! Позор!

Завязывается свалка. Стрельцы, уже знающие, что жалование и награды, они получат после подчинения белых слобод, не церемонились совершенно. Мгновение и в дело пошли бердыши. Послышались крики боли, мат, треск кольев. Несколько крестьян уже лежат в крови. Женщины визжат.

Фёдоров стоит весь бледный, молча наблюдая кровавую драку.

— Хватит! — командует Борис, видя, что сопротивление сломлено, а избитого управляющего уже вытащили из дома. — Всех согнать из изб наружу!

Стрельцы выгоняют из домов и строений сотни людей и выстраивают всех в длинные ряды.

— Мужикам и бабам кнутов! За неповиновение государеву указу! — приказывает сотник.

Служивые бьют кнутами хлёстко. Теперь уже кричат все. Бабы падают в снег, визжа и закрывая головы руками. Их поднимают пинками. Дети ревут. Ярость сопротивления окончательно сменяется страхом и покорностью.

— Теперь слушать! — гремит Фёдоров, стараясь перекрыть плач. — Сейчас каждого перепишут. Говорить всё, о чём спросят. Подьячие за работу!

Семён и Антип начинают ходить вдоль выстроившихся дрожащих людей.

— Имя? Лет? Чем занимаешься? Откуда пришёл? Когда? — монотонно сыпят вопросами подьячие. Записывают. Цифры, имена. Люди бормочут ответы, глядя в землю и украдкой вытирая кровь с лиц.

После переписи всех загоняют обратно по домам, а опытный землемер Антип идёт осматривать земли поместья. Его сопровождают несколько стрельцов и местный, дрожащий от страха, староста. Подьячий ходит, сверяясь со старой, потрёпанной межевой книгой, тычет палкой в землю и мерит шагами. Наконец, с мрачным лицом возвращается к стольнику.

— Пётр Лаврентьевич, — говорит он тихо, но отчётливо. — Безобразие. По старым книгам — у Шереметева здесь пятьсот десятин (1 десятина — примерно 1,1 гектара) пашни да сто лесу. А по факту… — он показывает рукой. — Гляди. Пашни — все семьсот, не меньше. Лес вырубили ещё на две сотни десятин. Всё — самозахват. Ни грамоты, ни откупа. У казны нагло забрано.

Стольник старается не показывать вида, но внутри у него поднимается злорадство. Когда он пошёл на штурм поместья, то сильно струхнул. Боярин — всё-таки человек не из последних. Но теперь выясняется причастность его к грабежу государева имущества. А это уже совсем другой расклад. Допрыгался, гад!

— Записывай, Антип, — приказывает он хрипло. — Всё. Точные границы захвата. Оценку ущерба. Штраф… — Фёдоров задумывается. — Штраф тройной за годы незаконного использования земли. За лес — в пятикратном размере. И чтобы всё захваченное в недельный срок освободили и привели в порядок! Под расписку старосты и…этого. — Он кивает на избитого Никиту Михайловича, который теперь молчит и испуганно смотрит на происходящее.

Подьячие пишут быстро. Составляют акт и заставляют старосту с управляющим поставить свои подписи.

Отряд вновь собирается. Фёдоров окидывает взглядом плачущих баб, злобно молчащих мужиков, а ещё десяток валяющихся убитых, чья кровь продолжает растекаться на утоптанном снегу.

— Двигаемся дальше! — командует он. — Успеем проверить ещё одну слободу…

Чёрная слобода «Котельники»

В избе кузнеца Никиты душно и шумно. За вечерним столом тускло освещённом сальной свечой, собрались ближайшие его соседи, — Семён да Иван. Аромат кислых щей, лука и пота привычно смешивается с запахом горячего железа, доносящимся из приоткрытой двери кузницы. Жена Никиты, Аглашка вместе с дочкой Любавой уже накрыли стол и сейчас сидят в сторонке на лавке у печи. Но сидят они, не сводя глаз со стола. Кушанья и медовуха не должны заканчиваться, а поэтому работы у них допоздна. Сам же кузнец со своим обычно хмурым, обожжённым искрами лицом, сегодня выглядит иначе. Глаза Никиты кажутся то ли менее уставшими, то ли неожиданно подобревшими.

— Слыхали? — говорит он, отхлёбывая из глиняной кружки нечто мутное. Его голос, привыкший перекрывать грохот молота, звучит чересчур громко. — Слыхали, что у Шереметевых в Климове ворота стрельцы поломали?

— Как не слыхать? — отзывается Семен, торговец с Овощного ряда. Его лицо резко оживляется. Микитка — ямщик мимо ехал, видал! Говорит, стрельцы — звери, управляющего чуть не прикончили, холопов — плетьми. Вроде и убили кого…

— Жуть-жутью, — подтверждает сапожник Иван. С хрустом разминая пальцы, он объясняет. — Но ты подумай, Сёма, зачем? Почему царь-батюшка так круто повернул? Указ ведь ещё на той неделе на Ивановской дьяки зачитали. (В Москве на Ивановской площади в Кремле в XVII столетии располагались правительственные учреждения — приказы. На площади всегда было многолюдно и шумно, так как возле колокольни Ивана Великого оформлялись многочисленные сделки. Около приказов площадные подьячие громко оглашали различные постановления властей, так, чтобы их было слышно по всей площади. Вот отсюда и пошло выражение «кричать на всю Ивановскую»). Все белые слободы — под тягло! Как мы, теперь будут!

На миг в комнате повисает тишина. Слова «как мы» звучат непривычно, почти невероятно.

— Правда, что ли? — спрашивает Никита. — Всех? И боярских, и монастырских?

— Всех! — твёрдо кивает Иван. — Сам слышал от подьячего приказа Большого Прихода. Они уже списки составляют! Кто в белых слободах сидел, торговал, ремесло имел — все платить будут! В казну! По полной!

— Так…так это же… — Семён замирает соображая. — Это значит…налоги наши…они должны полегчать?

— Должны! — восклицает Иван, и его глаза вдруг заблестели. — Помните, раньше, как было? Бежали от нас в белые слободы кто посильнее, побойчее? Васька, Гришка к беломестцам удрали. Удрали! А налог-то остался прежний! На всех! Только нас, дураков, меньше оставалось!

— А меньше нас оставалось — значит, каждому нашему двору платить больше приходилось! — подхватывает Никита с раскрасневшимся от чувств лицом. Вот где собака зарыта! Вот отчего мы последнюю рубаху с себя снимали! Чтобы казне заплатить! А бояре да монахи в белых слободах жирели, торговали втридорога, а в казну — шиш!

— Так и было! — говорит Семён с горечью в голосе. — Я на ряду (речь о торговом месте)…Раньше народу было — не протолкнуться от покупателей. А как побежали ремесленники да крестьяне в белые, кто покупать стал? Бояре? Им со своих слобод приносят! Посад беднеет! И у меня товар залёживается…А налог с лавки — плати! Сколько в долг залезал уже!

— Не в этом дело, братцы. Не понимаете главного, — восклицает Иван. — Теперь с нас, с чёрных слобод спрос будет меньше. Нам дышать