Башни Латераны - Виталий Хонихоев

— Заняла. Мир не без добрых людей.

— У каких людей? Ростовщики без залога не дают…

— Не твоё дело! — резко ответила она: — и не до того сейчас. Главное сейчас — отца спасти.

Лео видел, как знахарь смотрит на мать. Как она избегает его взгляда. Мать всё ещё красивая женщина, несмотря на годы и усталость. Высокие скулы, тонкие черты, фигура сохранилась… Нет. Нет, не может быть. Он гонит прочь гадкие и отвратительные мысли.

— Дайте ему это, — знахарь протянул матери склянку с мутной жидкостью. — Снотворное. Чтобы не дёргался во время процедуры. Ампутация — дело серьезное, не каждый это может сделать. У некоторых прямо на столе кончаются, а у меня никто еще не помер. Почти никто.

Мать заставила отца выпить зелье. Тот пытался сопротивляться, но сил почти не осталось. Вскоре он забылся глубоким сном, его лицо наконец разгладилось, стало ровным, безмятежным. Лео подумал, что он уже и забыл, как выглядит отец без этой постоянной гримасы страдания на лице.

Знахарь закатал рукава. Достал из сумки инструменты — пилу, острый нож, жгут. Всё это было старое, но чистое. Мильда, увидев приготовления, зажала рот руками, но все равно у нее вырвался короткий всхлип.

— Девочку уведите, — коротко бросил знахарь: — пациента на стол.

— Мильда, ступай к соседям, — сказала мать: — с Боней поиграешь.

— Не пойду! Папке больно!

— Ступай, кому сказала!

Лео обнял сестру, вывел из комнаты. Она плакала, цепляясь за него.

— Папке больно будет? Это ведь очень больно, да? Лео!

— Нет, он спит. Всё будет хорошо. Ступай.

Но сам он не был уверен. Вернувшись в комнату, помог знахарю перенести тяжелое тело на стол, который матушка освободила и накрыла чистой простыней. Знахарь затянул жгут ниже локтя, закрутил короткой деревяшкой, закрепил деревяшку. Мать держала отца за плечи. Её губы беззвучно шевелились — молилась.

— Держите крепче, — приказал знахарь: — он, конечно, спит, но все же.

Он поднял короткий нож и наклонился над рукой. Работал он быстро и уверенно. Сначала разрез кожи, потом мышц. Как будто и не человека лечил, а свинью разделывал. Потекла кровь, но не потоком, а едва-едва, ручейком, жгут держал. Пила взвизгнула, впиваясь в кость.

— Не буду по суставу резать, было бы легче, но тогда он даже только плечом шевелить будет, — поясняет знахарь, орудуя пилой: — лучше сохранить ему культю ниже локтя, потом протез сделать, все лучше дополнительную степень свободы сустава иметь, чем обрубок. Считай только кисть и половину предплечья удалим, остальное все останется. Гниль выше не пошла, но весь организм ослаб. Эх, нужно было раньше резать… глядишь одним пальцем и обошлись бы…

Лео отвернулся, борясь с тошнотой. Мать побелела, но не отпустила. Знахарь продолжал работать, споро и аккуратно, одновременно что-то говоря. Леон понял, он говорит не потому, что ему выговориться нужно, он отвлекает их с матушкой от того что на столе происходит.

— Готово. — культю руки знахарь обработал какой-то вонючей мазью, туго забинтовал. Отец даже под снотворным застонал.

— Один в день менять повязки. Мазь эту накладывать, — знахарь протянул матери горшочек. — Если начнёт кровь течь сильно — зовите. Но должно зажить. Гниль я убрал. Завтра я приду, осмотрю его еще раз. Если все хорошо, то… — он покачал головой и произнес несколько слов молитвы, призывая богов помочь больному.

Уже собирая инструменты, знахарь наклонился к матери, что-то тихо прошептал ей на ухо. Она кивнула, опустив голову. Лео сжал кулаки. Что бы там ни было — он не хочет знать. Не может знать. Наверняка он матушке какие-то рецепты сказал или как ухаживать за больным.

Прошла неделя. Отец медленно, но, верно, шёл на поправку. Горячка спала на третий день. На пятый он смог есть бульон. К концу недели уже сидел в кровати, пытаясь левой рукой держать ложку.

— Ничего, — говорил он с кривой усмешкой. — Видал я в Мельбурге плотника однорукого. Так он похлеще иных двуруких работал. Научусь. Главное, что вторая рука есть.

Мать снова начала шить. Мильда снова смеялась, играя с Ноксом. Дом ожил. Только в глазах матери появилась какая-то тень, которой раньше не было. Иногда Лео замечал, как она смотрит в пустоту, будто думает о чём-то тяжёлом, невысказанном.

С утра Лео снова уходил в таверну и ему даже как будто легче стало. Отец наконец поправляется, да с одной рукой, но даже улыбаться начал. Мильна с ним целыми днями книжки читает, наконец-то папка дома, говорит, не нарадуется. Матушка начала шить и даже два заказа взяла новых, помнят люди что жена Штиллов юбки и капоры с оборками лучше всех в квартале пошивает, вот и обратились. На столе у них не только каша теперь, но и мясо — через день! Лео перестал стыдиться и отнекиваться, когда толстяк Вильгельм молча всучивал ему сверток пергаментной бумаги в конце смены. В свертке обычно был кусок мяса, не самый плохой, свинина или говядина. Редко — дичь. Порой — кусок колбасы или сыра. Один раз вместе со свертком всучил бутылку вина, пусть не самого хорошего, но неплохого, монастырского. Буркнул — мол матушке своей передай.

Жизнь и в самом деле стала налаживаться, к работе в таверне он уже привык, дома все наконец стало нормальным, исчез тяжелый, гнетущий запах больного человека и чаще стал слышаться смех Мильны, которая целыми днями крутилась рядом с отцом, да и матушка наконец начала позволять себе улыбаться, глядя на них.

Так что и тот день сперва выдался обычным. Лео стоял за стойкой, протирая кружки и вполуха слушая разговоры посетителей. Два купца за угловым столом обсуждали последние новости.

— Слыхал? Дочка главы торговой гильдии кончилась!

— Да ну? Которая? Погоди… у нас же две торговые гильдии?

— Которая малая гильдия, для торговцев тканями и утварью! Ну этот, который Генрих Линденберг, торговец коврами!

— Быть не может! Я же его дочурку недавно на городском фестивале видел, такой красоткой выросла! Огненные волосы, глаза как у матери, да еще и магикус Второго Круга… это она?

— Да. Представляешь, она в реке утопилась!

Лео стоял за стойкой, протирая кружку. Услышав разговор — замер на месте, прислушиваясь. У него в груди что-то сжалось. Нет, подумал он, не может быть, они что-то перепутали.

— Говорят, понесла от молодого