Башни Латераны - Виталий Хонихоев

добавил: — Хотя знаешь что? Я почитай вот уже сорок лет как могилы рою. Всякого навидался. Младенцев некрещёных, висельников, утопленников… И скажу тебе — иногда мёртвым лучше, чем живым. Она хоть мучиться перестала. А вот отец её… тот до конца дней своих мучиться будет. Эх… — могильщик поднялся, пошатываясь, подобрал лопаты.

— Ладно, пора мне. Висельника ещё хоронить. Утром повесили на площади за кражу лошади да за то что мельника по голове отоварил когда тот его за кражей застал. Мельника неделю назад хоронили, сегодня вот его…

Он поплёлся прочь, волоча лопаты по земле. Ворон на ограде следил за ним чёрными глазами-бусинами. Лео медленно подошёл к свежей могиле. Опустился на колени прямо в грязь. Земля была холодная, влажная, липкая. Пахло глиной, прелыми листьями и чем-то ещё — тяжёлым, могильным. Дождь усиливался, капли барабанили по спине.

— Прости меня, — прошептал он, касаясь рыхлой земли. — Прости, что не защитил. Прости, что не пришёл. Прости, что был таким трусом. Я… я должен был что-то сделать. Должен был прийти в среду. Мы же договаривались.

Слова застряли в горле. Он прижался лбом к холодной земле и заплакал. Впервые за три дня. Плакал долго, пока не стемнело, пока могильщик не ушёл, хлопнув скрипучими воротами. Дождь смешивался со слезами, стекал по лицу, капал с подбородка.

Когда слёзы кончились, он поднял голову. На кладбище было тихо. Только ветер шелестел в ветвях старой ивы, да дождь стучал по надгробиям. Ворон всё ещё сидел на ограде, нахохлившись, похожий на чёрный ком.

Ворон каркнул с ограды — резко, предупреждающе. Подошел кот Нокс, как всегда появившийся из ниоткуда, потёрся о его ногу. В этом было что-то успокаивающее, отрезвляющее. Лео машинально погладил его.

— Пойдём домой, друг. — сказал он. В последний раз посмотрел на могилу. На деревянную табличку «А. Л.», которую дождь уже начал размывать. На свежую землю, которая оседала под тяжестью воды.

— Прощай, Алисия. Прости меня. — пробормотал он себе под нос. Повернулся и пошёл прочь. За спиной остались старое кладбище, свежая могила и несбывшиеся мечты. Впереди была ночь, и холодный дождь, и пустота в сердце, которую уже ничем не заполнить. Ворон проводил его долгим взглядом, потом взмахнул крыльями и исчез в темноте. Теодор фон Ренкорт — билась в виски жаркая мысль, Теордор фон Ренкорт, вот кто виноват.

Уже много позже, когда он вернулся в «Три Башни» и получил добрую выволочку от Вильгельма, когда помог Маришке убрать за выпивохами и пришел домой. Когда лег в свою кровать, но сон почему-то не спешил к нему. Отец спал беспокойно, иногда постанывая — культя всё ещё болела. Мать сидела у его кровати, дремала, откинув голову на спинку стула. Мильда свернулась клубочком в своей постели, обняв старую тряпичную куклу.

Лео лежал на своей узкой кровати, уставившись в потолок. В голове крутились одни и те же мысли, как заевшая шарманка. Она мертва. Алисия мертва. Лежит там, в холодной земле, одна.

Он перевернулся на бок. Подушка была мокрая от слёз, которых он не замечал. За окном дождь перестал, но капли всё ещё стучали с крыши, мерно, монотонно. Кап. Кап. Кап. Как комья земли на гроб.

Я мог бы её спасти, думал он. Если бы пришёл в библиотеку. Если бы поговорил с ней. Если бы…

Перевернулся на другой бок. Одеяло душило, он сбросил его. В доме было прохладно, но внутри всё равно горело.

А что если она ещё жива? Что если её похоронили заживо? Такое бывает. Человек впадает в летаргический сон, все думают, что он мёртв…

Сел на кровати. Нокс поднял голову, посмотрел на него жёлтыми глазами. Он лёг обратно. Закрыл глаза. Попытался заснуть. Но перед внутренним взором стояла картина: Алисия в гробу, под землёй. Холодная. Одинокая. Может быть, она царапает крышку гроба изнутри, кричит, зовёт на помощь…

Вскочил снова. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Руки дрожали. Некромантия — это зло. Церковь права. Мёртвые должны оставаться мёртвыми. Но другой голос, глубже, темнее, шептал: А почему? Кто это решил? Почему смерть — это окончательно? Если у тебя есть сила изменить это — разве ты не обязан ей воспользоваться?

Он встал, прошёлся по комнате. Три шага до стены, разворот, три шага обратно. Половицы скрипели под босыми ногами.

Она была так молода. У неё была вся жизнь впереди. Это несправедливо. Остановился у окна. За стеклом — тёмная ночь, только редкие огни в окнах да тусклый свет уличных фонарей. Где-то там, за городской стеной, старое кладбище. И она. Алисия. Он сглотнул. Сам не заметил как, но руки потянулись к одежде, как будто обретя собственный разум. Он оделся машинально — штаны, рубаха, куртка. Старые башмаки. Всё это происходило будто во сне, будто не он управлял своим телом, а кто-то другой.

Нокс спрыгнул с кровати, потёрся о его ноги. В кошачьих глазах было… понимание? Одобрение? Или предостережение?

— Я только проверю, — прошептал Лео сам себе. — Только удостоверюсь, что она… что с ней всё в порядке. Что она покоится с миром.

Тихо, стараясь не скрипнуть дверью, вышел из комнаты. Прокрался мимо спальни родителей. Отец застонал во сне, мать что-то пробормотала. Лео замер, но они не проснулись.

Спустился вниз. В кладовой, среди старых вещей и инструментов отца, нашёл лопату. Взял её в руки. Тяжесть инструмента в руках отрезвляла.

Что я делаю? Это безумие.

Но ноги уже несли его к двери. Нокс скользнул следом, чёрная тень в темноте.

На улице было холодно и сыро. Туман поднимался от реки, окутывая дома призрачной пеленой, над головой висела полная луна, освещая путь. Город спал. Только где-то далеко лаяла собака да скрипела вывеска таверны на ветру.

Лео шёл быстро, стараясь держаться в тени. Лопата оттягивала плечо. В голове была странная пустота, будто все мысли выгорели, осталось только одно желание — дойти. Добраться до неё.

Мимо тёмных домов, мимо закрытых лавок, мимо церкви, где в окнах теплился свет — ночная служба. У городских ворот дремал стражник, прислонившись к стене. Лео прокрался мимо, стараясь не шуметь. Стражник всхрапнул, но не проснулся. За воротами — темнота. Дорога к кладбищу казалась бесконечной. Под ногами чавкала грязь, ветер свистел в голых ветвях деревьев. Где-то ухнула сова. Или не сова — что-то другое, ночное, опасное. На секунду он пожалел что не взял с собой факел или фонарь и тут