Башни Латераны - Виталий Хонихоев

Он разрыдался. Страшно, надрывно, как плачут мужчины, когда уже нет сил сдерживаться. Всё его тело сотрясалось от рыданий. Жена попыталась обнять его, но он оттолкнулся, уронил куклу в могилу. Она упала на крышку гроба с глухим стуком.

— Священника не будет, — произнёс городской могильщик, вытирая нос рукавом. — Велено без обрядов хоронить. Ни ладана, ни святой воды, ни молитв. Давайте закапывать, пока светло. А то к вечеру дождь обещали.

— Подождите! — Марта шагнула вперёд, и подол её платья зашелестел по сухой траве. — Можно… можно я хоть слово скажу? Мы же подруги были… с детства вместе…

Могильщик пожал плечами, сплюнул табачную жвачку: — Говори, коли есть что. Только недолго. Нам ещё яму для висельника рыть.

Марта встала у края могилы, сжимая в руках белый платок с вышитыми инициалами — подарок Алисии на прошлое Рождество.

— Алисия была… она была светом. Настоящим светом в этом мире. Она никогда никого не обижала, всем помогала. Помню, как она целыми ночами сидела со мной, объясняла теорию потоков, когда я ничего не понимала. Как делилась последним куском хлеба, когда у меня денег не было. Как заступалась за слабых перед магистрами. Как смеялась… Господи, как она смеялась! Будто колокольчики звенели…

Голос её дрогнул. Она помолчала, глотая слёзы.

— Церковь говорит, что она теперь в аду. Но я не верю! Не может такая душа в аду быть! Если есть справедливость на небесах, если Древние Боги милосердны — они простят её. Простят и примут. А если нет… если нет, то грош цена такому небу!

— Богохульствуешь, дейна… — пробормотал стражник рядом, но без рвения, так, чтобы сказать что-то.

— Пусть! — Марта повернулась к нему, и глаза её горели яростью. — Пусть и меня без отпевания закопают! Лучше в одной земле с Алисией лежать, чем на святом кладбище с такими, как Теодор фон Ренкорт!

— Да не виновато в том небо и Церковь не виновата. — неожиданно мягко сказал стражник: — а от неба не отрекайся… тебе еще деток растить. Помолись за подругу, коли желаешь ей добра, глядишь поможешь чем…

Марта бросила платок в могилу — он медленно, кружась, опустился на гроб, белое пятно на тёмном дереве — и отошла, закрыв лицо руками. Лео стиснул зубы. Он так хотел выйти вперед и сказать слова, сказать что-то хорошее, доброе про Алисию, но боялся опозорить ее еще больше. Что люди подумают? Ладно Марта, она девушка, а если он выйдет в своей рабочей одежде, без плаща, без головного убора как голодранец какой?

Могильщики переглянулись, потом старший кивнул младшему. Они убрали доски, на которых стоял гроб, и опустили его в яму. Верёвки скрипели, гроб покачивался, царапая стенки могилы. Наконец он достиг дна с глухим звуком. Кривой, жалкий, одинокий.

— Ну, с Богом, — буркнул старший могильщик и воткнул лопату в кучу вырытой земли.

Первая горсть упала на крышку с сухим шорохом. Потом вторая, третья. Глухо застучали комья о некрашеные доски — тук, тук, тук — как удары сердца, которое больше не бьётся. Жена Генриха вскрикнула и отвернулась, зажав рот рукой. Сам Генрих так и стоял на коленях, глядя в могилу невидящими глазами, словно не веря, что его дочь действительно там, под этой землёй. С каждым броском земли гроб скрывался всё больше. Сначала исчезли инициалы, потом края, потом вся крышка. Теперь это была просто яма, которую засыпали землёй.

— А знаете, что самое мерзкое? — Лео услышал шепот позади, говорил один из гильдейцев, толстый мужчина в дорогом, но не новом плаще. На его пальцах блестели перстни — знаки гильдейского статуса: — Я вчера видел молодого фон Ренкорта «Золотой лилии». Пил вино — бургундское, по золотому за бутылку! Смеялся, с девками обжимался. Будто ничего и не было. Будто не из-за него девушка в реку бросилась.

— Он же благородный, — ответил другой, худой и бледный, с длинным шрамом на щеке. — Им всё можно. Граф Ренкорт небось откупился от Церкви, чтобы сына от греха очистили. А мы — так, грязь под ногами. Дочь торговца для них — не ровня.

— Отец-то его, граф Ренкорт, небось рад, — добавила пожилая женщина, поправляя выбившуюся из-под платка седую прядь. — Одной проблемой меньше. Не придётся сына на купеческой дочке женить. Теперь может спокойно искать ему невесту из своего круга.

Ворон на ограде каркнул снова — протяжно, тоскливо. Будто отпевал по-своему. Могильщики работали споро, привычно. Яма заполнялась. Уже не видно было гроба, только земля, земля, земля. Младший могильщик вытер пот со лба, оставив грязную полосу. Старший достал из кармана флягу, сделал глоток, предложил напарнику.

Лео стоял, не понимая, что ему делать, как себя вести. Просто стоял. Перед глазами всё плыло. Он вспоминал её смех, её улыбку, как солнце играло в её волосах, как она говорила: «Библиотека открыта для всех. Я бываю там по средам». Среда. Она ждала его в среду. А он не пришёл. Может быть, если бы пришёл, если бы поговорил с ней…

Могильщики закончили. Над свежим холмиком земли торчал только деревянный колышек с табличкой «А. Л.» — даже полного имени не написали. Земля была рыхлая, неровная, кое-где проглядывали камни и узловатые корни растущих по краям заброшенного кладбища деревьев. Первые капли дождя упали на свежую могилу, оставляя тёмные пятна.

Люди начали расходиться. Генриха Линдберга под руки увели гильдейцы — он шёл, спотыкаясь, как пьяный или больной. Его жена шла следом, поддерживаемая служанками. Марта с подругами ушли, бросив на Лео сочувственный взгляд, но не решившись подойти. Нищие у ограды разочарованно побрели прочь — поминальной милостыни не дали.

Скоро на кладбище остались только Лео и старый могильщик, который приканчивал флягу с вином, сидя на покосившемся камне.

— Эй, парень, — окликнул могильщик, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Ты чего тут стоишь? Это ж не настоящее кладбище, тут земля не освящена милостью господа нашего. Шел бы ты отсюдова…

— Она… она не должна была умереть, — прошептал Лео.

— Много кто не должен, — философски ответил могильщик, почесав небритую щёку. — Да только смерти на это наплевать. Забирает кого хочет, когда хочет. Хоть святого, хоть грешника. Хоть старого, хоть молодого. — он сделал ещё глоток, поморщился от кислого вина и