Контрольная группа - Павел Александрович Шушканов

на работу посетители спешно заворачивали остатки завтрака в бумагу и подхватывали горячие стаканчики, придерживали друг другу дверь в попытках выбраться на промозглую улицу без потерь. Оставались лишь праздные и сонные. Наверное, такое впечатление производили и мы. Но Гэм походила на студентку, пропускающую занятия, а я на бродягу, хотя, вообще-то, формально я работал. И даже начинал распутывать в голове клубок под названием «Дело о пропавших школьниках». Гэм, которая должна была помогать, стала главным препятствием в этом деле.

– Разумеется, это не мое настоящее имя. Я не хочу раскрывать себя по многим причинам. Более того, не хотелось бы предвзятого отношения, учитывая, что я не знаю, что там о нас всех писал Никита. Но будьте уверены, Олег, что я одна из тех бедолаг, которым повезло меньше, чем мне.

– Стефанович, – напомнил я.

– Стефанович.

Она вздернула брови, сделала глоток кофе и обезоруживающе улыбнулась. Хорошо, что на меня такое не действует. Хотя, не спорю, улыбка приятная.

– Как звали вашего сопровождающего?

Гэм закатила глаза.

– Дмитрий Александрович. Это же очевидно.

– Увлечение Никиты?

Она хитро сверкнула глазами.

– Решили проверить меня? Понимаю. Что ж, Никита считал себя художником, хотя рисовал довольно посредственно, зато непрерывно. Особенно Сашу Калугину, и эта романтическая псевдовлюбленность раздражала всех без исключения. Однажды он подарил ей рисунок прямо при ее парне. Это было странно. Один из тех моментов, когда стыдно тебе, хотя ты ничего плохого не сделал. И все же к Никите я относилась снисходительно, считая его в меру безобидным чудаком. Он никогда не врал, разве что сам себе. Поэтому дневникам его можете доверять. А еще можете погонять меня по каждой странице – я перескажу все. Потому что я была там, Олег. Стефанович.

– Хорошо, – я хлопнул ладонью по столу. – Тогда идем.

– Куда? – в ее глазах мелькнуло что-то похожее на испуг.

– Расследовать это дело, конечно.

***

Я плохой частный детектив. Иногда удивляюсь, за что мне вообще платили деньги. Нет, свою работу я всегда выполнял хорошо, но слишком щепетильно. Когда требовалось несколько, пускай даже сильно смазанных фотографий, намекающих на супружескую измену или передачу взятки, я едва ли не выставлял свет, настраивал глубину и резкость и искал лучший ракурс съемки. В делах, где нужно было просто найти угнанную машину, разматывал клубок вплоть до «серых» автосервисов, будто никто не знал, чем они занимаются и почему. Я даже не удивился, когда пришло письмо об отзыве лицензии по многочисленным жалобам. Неважно, можно просто подать заявление снова и пока его рассматривают, спокойно заниматься своими делами.

Гэм тащила меня в Пустой город и убеждала, что найдет человека, который покажет безопасный путь и поможет пройти посты охраны.

– Ты мыслишь узко, – сказал я. – Многое можно накопать, вообще не выходя из кабинета. А в нашем случае просто начав с исходной точки. Школа или дом, выбирай. Для нас одинаково ценно и одно и второе.

Гэм поморщилась.

– Ивовый район я ненавижу больше остальных, но школа просто вне конкуренции!

– Значит с нее и начнем.

– Назло мне? – догадалась Гэм.

Мы вышли из кафе. Моросил дождь. Гэм натянула капюшон и взглянула на меня сердито из-под выбивающейся косой челки.

– Есть вещь, которую ты знать не можешь, – сказал я. – Прошло десять лет, но какая-то информация должна была остаться. Например, кто и за каким чертом придумал отправлять на экскурсию в опасное место группу школьников.

Мы долго искали нужное здание. Паутина водила кругами – я поглядывал в телефон Гэм – и стрелка местонахождения все время прыгала. Не удивительно – из-за холмов сигнал тут довольно паршивый. Я в очередной раз вытаскивал среди лысеющих каштанов и тополей островок несвободного детства, пока наконец не понял, что смотрю прямо на него. Остов школы просвечивался почти насквозь. Окна без стекол и несколько почерневших досок, скрепленных в подобие крыши. Следы пожара на стенах. Одно крыло оказалось почти неповрежденным. Окна там были заколочены досками, но только на первом этаже. Уцелевшие пыльные стекла отражали солнечный свет.

Осенний парк не замечал следов пожара. Будто черные стены бывшей школы были чем-то инородным среди желтых деревьев и рядов пустых лавочек вдоль засыпанных листьями дорожек. За деревьями виднелся спортзал, нетронутый огненной стихией. Но тишина его стен отражала все то же безмолвное запустение. Гэм не пошла со мной, замотав головой и присев на край лавки. Она становилась все молчаливее и тише, пока мы подходили к школе. Сейчас и вовсе отвечала короткими кивками. На мой вопрос, останется ли она в парке, пока я буду пытаться пробраться в здание, она тоже кивнула.

У широкого, засыпанного битым кирпичом крыльца я обернулся. Гэм не смотрела в мою сторону, только себе под ноги. Ее фигурка в сером капюшоне сливалась с пустотой парка.

Здание никто не охранял. Кроме постаревших, покрытых временем и пылью табличек, предупреждающих об опасности. Но я и представить не мог, что кому-то захочется наведаться сюда. Кроме меня, конечно. Скрипнула дверь, впустив меня внутрь. Место, где когда-то был гардероб выгорело полностью, обнажив толстые балки перекрытий. Потолок надо мной зиял дырой, пробитой сквозь второй этаж и крышу. Пахло гарью и дымом, даже спустя столько лет. Один коридор вел в залитое серым небом и дождями крыло, где непогода не пощадила ничего, даже пола и стен. Гнилые доски топорщились неровной чешуей. Из провала поднималось хрупкое дерево. Второй коридор уходил в темноту нетронутой огнем части здания. В конце темного туннеля виднелся свет единственного окна.

В уцелевшей части здания не сталось ничего, что могло бы стать полезным – ни архивов, ни хоть каких-либо документов. Ни даже стендов на стенах. Все уничтожили огонь, непогода и время. Кабинеты были пусты. Не осталось даже мебели. Я отыскал черную лестницу в конце коридора и поднялся на второй этаж. За большим уцелевшим окном лежал увядающий парк. Фигурка Гэм все так же неподвижно сидела на лавке, рассматривая собственные кроссовки. Меня она не заметила. А я разглядывал ее, все больше понимая, хотя и отгонял эту мысль, что Гэм не ключ к моему делу, а скорее еще один замок, неразгадываемый шифр. И где-то в ее голове есть своей интерес ко всему этому, мне пока недоступный. Наверняка, ничего хорошего не сулящий.

Я обернулся и увидел паука. Рисунок черной сажей покрывал всю стену, и его явно не было тут раньше. Вряд ли хоть какая-то директива департамента образования позволяет рисовать на школьных стенах подобное. Паук застыл напряженно, чувствуя тонкими лапками колебания огромной паутины, неаккуратно – и в том ее