Архитектор Душ IV - Александр Вольт

Я завел двигатель и медленно выехал с обочины, вливаясь в редкий поток машин.

— Успокойтесь, — сказал я, выруливая на главную улицу. — Тот, кого вынесли из подвала — настоящий Арсений Вяземский. А тот, кто сидел у меня в кабинете — самозванец.

— Самозванец? — в голосе Алисы прозвучало искреннее изумление. — То есть… двойник? Как в шпионских фильмах?

— Понятия не имею, — честно признался я. — Может, двойник. Может, какая-то магическая иллюзия. Может, его брат-близнец, о котором никто не знал. Это сейчас неважно.

— Как это неважно⁈ — возмутилась Лидия. — Это самое важное! Если у оккультистов есть двойник, который может свободно разгуливать по городу…

— Важно то, — перебил я ее, — что у нас есть свидетель. Единственный, кто может рассказать нам правду. Настоящий Вяземский. И мне нужно добраться до него раньше, чем это сделает кто-то еще.

Я бросил взгляд в зеркало заднего вида. Девушки переглянулись. В их глазах читалось понимание. Они явно сообразили, что я собирался сделать.

— Как думаете, куда его повезли? — спросил я.

Они снова переглянулись, на этот раз уже с легким удивлением от того, что я советуюсь с ними по вопросу расположения зданий в городе, когда должен-то, в принципе, сам разбираться.

— Скорее всего в центральную городскую, — неуверенно предположила Алиса. — Там же лучшая реанимация.

— Неотложка, — подтвердила Лидия. — Других вариантов нет.

Я развернул машину на ближайшем перекрестке.

— Лидия, вбей в навигатор адрес, будь добра.

Она без лишних слов достала свой смартфон. Через мгновение по салону разнесся бесстрастный голос электронного штурмана, прокладывающего маршрут. Мы неслись по улицам Феодосии, и с каждой минутой я чувствовал, как растет мое нетерпение.

К тому моменту, как мы приедем, его уже должны были осмотреть, доставить в палату, подключить к мониторам и обвешать капельницами. Идеальный момент. Мне нужно было всего несколько секунд. Всего одно прикосновение.

Центральная городская больница встретила, как и все привычные медучреждения, наполовину полной парковкой и снующими туда-сюда людьми в белых халатах.

Я запарковал «Имперор», стараясь втиснуть массивный седан между старенькой «Ладой» и фургоном скорой помощи.

— Ждите здесь, — бросил я девушкам, выходя из машины. — Я быстро.

Они молча кивнули. Я видел в их глазах тревогу, но ни одна не стала спорить.

Приемный покой гудел как растревоженный улей. Запах лекарств здесь был гуще, смешиваясь с запахом пота. Люди на жестких скамейках вдоль стен, усталые врачи, мельтешащие медсестры.

Я проигнорировал общую очередь и направился прямо к регистрационному окну, за которым сидела пожилая женщина в белом, накрахмаленном до хруста чепце. Ее лицо выражало вселенскую усталость и полное безразличие ко всему происходящему.

Это состояние мне было знакомо. Когда в морг привозят очередной труп, через пару десятков увиденных покойников перестаешь на него реагировать хоть сколько-нибудь. Просто работа. Просто предмет интерьера.

— Добрый день, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно более официально. — Минут пятнадцать-двадцать назад к вам должны были доставить мужчину. Арсений Вяземский. Истощение, гипотермия. В какую палату его определили?

Она оторвала взгляд от журнала, который заполняла, и смерила меня тяжелым взглядом поверх очков.

— Вы кем ему приходитесь? Родственник?

— Я коронер Громов, — я извлек из кармана удостоверение и просунул его в окошко. — Этот человек — ключевой свидетель по делу государственной важности.

Она взяла удостоверение, повертела его в руках, внимательно изучила мою фотографию, затем снова посмотрела на меня. В ее глазах промелькнуло что-то похожее на узнавание — спасибо желтой прессе, теперь мое лицо, кажется, знала каждая собака в этом городе.

— Палата триста семь, третий этаж, — нехотя процедила она, возвращая мне документ. — Но туда нельзя. Карантин.

— Ясно, спасибо, — я состроил любезную улыбку и, не дожидаясь дальнейших возражений, направился к лестнице.

Третий этаж. Длинный, тускло освещенный коридор, выкрашенный в унылый казенный цвет: синий низ примерно на пятьдесят сантиметров и белый верх до потолка. Я нашел нужную дверь. Табличка на ней гласила: «Палата интенсивной терапии. Посторонним вход воспрещен». Я проигнорировал надпись, огляделся и, осторожно приоткрыв дверь, и заглянул внутрь.

Палата была одноместной. На кровати, опутанный проводами и трубками капельниц, лежал Арсений Вяземский. Тот самый, настоящий. Его лицо было бледным, почти восковым на фоне белоснежной подушки. Густая борода казалась темным, инородным пятном. Он спал или был без сознания, его грудь мерно вздымалась в такт писку мониторов, регистрирующих сердечный ритм.

Я вошел и тихо прикрыл за собой дверь.

Тишина в палате была почти абсолютной, нарушаемая лишь мерным писком аппаратуры. Я замер на месте в нескольких шагах от кровати, давая себе секунду, чтобы оценить обстановку и собраться с мыслями. Вот он. Человек, который был ключом если не ко всему, то как минимум ко многому, что происходило в городе.

Я сделал глубокий вдох и закрыл глаза, активируя свое особое зрение.

Мир вокруг растворился, уступив место серой, бесформенной дымке. А на кровати, там, где лежало изможденное тело, горел огонек. Его психея.

Она была не похожа ни на одну из тех, что я видел раньше. Не яркое, мечущееся пламя Алисы, не холодная звезда Лидии, не мутные багровые сгустки матросов. Психея Вяземского была… тусклой. Она светилась слабым, ровным, почти белым, как мел, светом. Она была целой, без видимых разрывов и темных узлов, но в ней не было жизни. Словно лампа, в которой почти перегорела нить накаливания. Иссушенная, выпитая до дна.

Чем-то напоминала то, что было с Вересаевым из-за картины.

Сделав несколько бесшумных шагов, я приблизился к кровати. Воздух вокруг него был холодным. Я медленно, с предельной осторожностью, протянул руку к его психее.

Глава 8

В тот миг, когда кончики моих энергетических пальцев коснулись белесого, мерцающего облака его души, мир взорвался.

Это было не похоже на то, что я испытывал раньше. Не плавное погружение и рваные кадры. Это был удар. Внезапный, оглушающий поток чужой жизни, обрушившийся на мое сознание с силой сорвавшейся с гор лавины. Я видел все словно на ускоренной перемотке, будто кто-то лихорадочно крутил ручку старого кинопроектора.

Вот Вяземский поздно возвращается домой. Темная, пустынная улица, свет фонарей тонет в густой листве платанов. Его шаги гулко отдаются в тишине. Он идет неторопливо, погруженный в свои мысли. Я ощущаю его легкую усталость после