Архитектор Душ IV - Александр Вольт

Внезапно — шаги за спиной. Легкие, почти неслышные. Словно кто-то босой шлепает по асфальту. Арсений Романович останавливается, оборачивается. Пусто. Только тени деревьев пляшут на тротуаре. Он стоит, настороженно прислушиваясь. Тишина. Лишь далекий гул города. Вяземский пожимает плечами, решив что ему послышалось, и продолжает путь.

Вот он уже у своего дома. Кованая ограда, массивные ворота. Он достает ключ, вставляет его в скважину. Я чувствую холод металла в его пальцах, слышу тихий щелчок механизма.

И в этот момент — удар. Резкий. Тяжелый, где-то чуть ниже затылка. Мир качнулся, поплыл. Свет фонаря размазался в одно длинное желтое пятно. Земля ушла из-под ног. Темнота.

А затем было пробуждение. Медленное, мучительное. Словно всплываешь со дна глубокого, ледяного озера. Первое, что осознает Вяземский, но в данной ситуации я, это холод. Холод, пронизывающий до костей и идущий от каменного пола. Пространство вокруг наполнено сыростью, глиной и затхлостью. И боль — тупая, пульсирующая в затылке, разливающаяся по всему телу.

Он понимает, что прикован. Железо холодит запястья и лодыжки. Подвал. Его собственный подвал.

Он пытается сфокусировать зрение в полумраке, и видит… его.

В сумраке в нескольких шагах от него стоит антропоморфное существо. Оно имеет человеческую фигуру — две руки, две ноги, торс, голова. Но что-то в облике разительно и невероятно чудовищно отличает его от человека.

И чем сильнее Вяземский всматривается, пытаясь разобрать детали в тусклом свете, пробивающемся из коридора, тем сильнее его охватывал ужас. Я ощущал, как в желудке у ученого все свернулось в тугой узел, как сердцебиение участилось до такой невообразимой частоты, что, казалось, вибрирует вся грудная клетка. И этот страх был полностью рациональным.

Ужас перед Неправильным. Перед тем, чего не должно существовать.

Я ощутил, как Вяземского замутило. От того, что стояло перед ним, кровь стыла в жилах и перехватывало дыхание. Арсений Романович хотел было закричать, но его рот был забит кляпом, и от этого ему стало еще страшнее.

Из груди вырвался крик, который тут же угас. Вяземский содрогался в отчаянных потугах вырваться, но каждое движение лишь приносило боль. Металлические кандалы сдирали кожу, врезаясь в нее.

Существо было полностью нагим. Его кожный покров был бледным, почти прозрачным, как у обитателей глубоководных пещер, никогда не видевших света. Под этой кожей отчетливо проступал мышечный рельеф, но это были не мышцы атлета или бойца. Они были… другими. Неправильными. Сухими, жилистыми, словно вываренными. На его теле не было ни единого волоска. Ни на голове, ни на теле. Абсолютно гладкая, мертвенно-бледная кожа.

И самое жуткое — полное отсутствие каких-либо вторичных половых признаков. Ни сосков, ни гениталий. Гладкая, бесполая поверхность, словно у манекена, вылепленного сумасшедшим скульптором.

Существо просто стояло и смотрело на него. Молча. Неподвижно. И этот взгляд, невидимый в темноте, ощущался физически как давление. Как тяжесть, вдавливающая Вяземского в каменный пол, высасывающая из него волю и разум.

— Дай. Мне. Свою. Душу, — сказало существо.

Его голос был лишен каких-либо интонаций. Безразличный, механический. Каждое слово цедилось грубо, с отчетливыми паузами, словно механизм, который долго не использовали, с трудом проворачивал ржавые шестерни.

— Мммм!!! — только и смог ответить Вяземский, снова беспомощно дернувшись в оковах. Этот звук был смесью мычания и сдавленного крика.

Существо сделало шаг ближе. Холод, исходивший от него, стал почти физическим.

— Не. Сопротивляйся. Мне. Нужна. Твоя. Душа.

«Ага, а еще мотоцикл и одежда», — пронеслась в моем сознании шальная, абсолютно неуместная мысль. Откуда я только вспомнил эту фразу из старого фильма? Наверное, нервная реакция на чужой ужас.

— ММММММ!!! — заревел Вяземский. Его тело забилось в конвульсиях. Я ощутил, как по его щекам брызнули горячие слезы. В его разуме, который теперь был моим, металась одна-единственная мысль, стучавшая в висках как барабан: «янехочуумиратьянехочуумиратьянехочуумирать». И так по кругу, снова и снова. Паническая мантра человека на краю бездны.

Удар. Резкий, наотмашь. Грубый. Существо влепило ему такую звонкую оплеуху, что, случись это на улице, звук, наверное, услышали бы в паре кварталов. В глазах Арсения Романовича посыпались звезды, а в ушах зазвенело. Мир на мгновение потерял четкость.

— Не. Сопротивляйся.

Но как тут не сопротивляться, когда какое-то существо хочет меня убить! Оно… что оно хочет? Что значит «мне нужна твоя душа»? Мамочки, силы небесные, пожалуйста, ПОМОГИТЕ!!!

Существо встало вплотную. Оно положило свои холодные, гладкие руки Вяземскому на щеки и резким, безжалостным рывком подняло его голову. Кажется, его абсолютно лысая голова с белыми, без зрачков глазами и лицом без губ попыталась изобразить улыбку. От этого зрелища Арсений Романович чуть не потерял сознание. Это было нечто среднее между оскалом хищника и гримасой боли.

— Поделись, — сказало оно, и его пародия на улыбку стала еще шире. — Своей. Душой.

Я-Вяземский ощутил, как беззрачковые белые глаза этого существа пронзили его насквозь. Он смотрел в них, не в силах отвести взгляд. Во-первых, мешали руки твари, державшие его голову в стальных тисках. А во-вторых… это было похоже на взгляд удава, гипнотизирующего кролика. И кроликом, очевидно, был Вяземский, неспособный даже моргнуть.

— Вот так, — произнесло существо, и его голос впервые показался почти удовлетворенным.

Арсений Романович ощутил, как перед глазами стало мутнеть. Подкатила тошнота. Мир начал сужаться, схлопываться в одну яркую, пульсирующую точку, пока… пока… пока что?

Сколько прошло времени, неизвестно. Миг? Вечность? Когда Арсений Романович снова открыл глаза, он подумал, что окончательно сошел с ума. Именно такая мысль пронеслась в его сознании.

Потому что напротив него, всего в нескольких шагах, стоял он сам. В том же твидовом пиджаке, в такой же рубашке. Стоял, с любопытством разглядывая свои — его — руки.

— Так-то лучше, — сказал он. То есть я. То есть не-Арсений-Романович, ставший Арсением Романовичем. — Спасибо за шкурку, дружочек. Мне она пригодится.

Больше не было ни безразличного, механического тона, ни пауз между словами. Это был его, Вяземского, голос. Его интонации. Его манера речи.

— Никуда не девайся, — как-то игриво сказал двойник, подмигнув ему. — Я скоро вернусь. Эх, раз, — пропел он, направляясь к выходу, — да еще раз. Да еще много-много-много раз!

Тяжелая дверь захлопнулась, погрузив подвал в почти полную темноту.

Несколько секунд Вяземский висел в тишине, пытаясь осознать произошедшее. Затем он набрал полную грудь воздуха.

— АААААААААААААААААААААААААААААААА!!!

Его крик, полный животного ужаса и отчаяния, ударился о каменные стены и заглох, так и не вырвавшись наружу.

Меня вышвырнуло из чужого сознания