Полет птицы Пэн - Priest P大

Увидев это, Мучунь чжэньжэнь заметно смягчился и поманил Чэн Цяня к себе.

– Чэн Цянь, лучше иди сюда, там слишком темно, – сказал он.

Янь Чжэнмин нахмурился и уставился прямо в прищуренные глаза старика.

Где это видано, чтобы в полдень хоть в каком-то уголке было темно? Скорее уж Мучунь чжэньжэнь хочет показать, что отдает предпочтение этому ребенку! Неудивительно, что учитель вызывал у Янь Чжэнмина отвращение.

Янь Чжэнмин повернулся, чтобы как следует рассмотреть почерк Чэн Цяня, и на мгновение даже забыл, что сам недавно попросил мальчика остаться и подождать его.

– Собачьи следы куда аккуратнее, чем твои каракули, – сказал Янь Чжэнмин, неразумно вымещая свой гнев на Чэн Цяне.

Чэн Цянь был слишком юн и бесхитростен. Услышав эти слова, он ответил, не поднимая головы:

– Спасибо за наставление, дашисюн. Но толку от аккуратности, если собака не может усидеть на месте.

Янь Чжэнмин взглянул на часы и, закипая от злости, обнаружил, что проклятый песок снова застыл.

Глава 10

Двое вот-вот подерутся

Мучунь чжэньжэнь размечтался. Его первый ученик был натурой крайне ненадежной и ветреной, но нрав его был импульсивен и нетерпелив, в то время как младший зацикливался на бесполезных мелочах, несмотря на внешнее спокойствие. Если бы они смогли дополнить друг друга, было бы прекрасно.

Но, к сожалению, оказалось, что они скорее подерутся, чем достигнут золотой середины.

Мучунь чжэньжэню не оставалось ничего другого, кроме как насильно разделить их. Он попросил одного из слуг отвести Чэн Цяня в павильон и помочь ему переодеться, так как после занятий с мечом тот вспотел, а сам сосредоточился на первом ученике, монотонно повторяя «Канон чистоты и покоя».

От его завываний болели уши, а глаза отказывались понимать, что видят. С телосложением колонка и голосом крякающей утки Мучунь чжэньжэнь вызывал у Янь Чжэнмина только раздражение. А когда учитель решительно остановил бегущие часы, ученик едва сдержался, чтобы не загрызть его.

Запас терпения Янь Чжэнмина подошел к концу. Он разбушевался и бросил резец на стол:

– Учитель, что ты делаешь?

– В тебе нет спокойствия. Я читаю священные тексты, чтобы успокоить твой разум, – ответил учитель, даже не разомкнув век.

Когда Янь Чжэнмин уже отчаялся, выслушивая проповеди учителя, вернулся Чэн Цянь. Голова Янь Чжэнмина раскалывалась, и он наконец получил возможность дать волю своей досаде. Он потянул носом и сердито сказал:

– Вы окурили его одежду сандалом? Что за кошмар? Он что, собирается стать монахом?

Стоявший в стороне слуга лишь кротко кивал. Он не осмеливался сказать, что благовония выбирал Чэн Цянь.

– Замените эти благовония на гибискус! – прикрикнул Янь Чжэнмин.

– …Следовательно, небеса чисты, а земля грязна… – голос Мучунь чжэньжэня прозвучал на порядок громче.

Он напоминал звук пилы, вгрызающейся в дерево, из-за чего в груди Янь Чжэнмина вспыхнул яростный огонь.

– Учитель! Да с чего бы моему разуму быть неспокойным!

Мучунь чжэньжэнь разомкнул веки и невозмутимо сказал:

– В тебе нет спокойствия, потому что ты отвлекаешься на внешние проблемы и запахи благовоний. Будь иначе, ты не увидел бы в своем третьем шиди курильницу. Пожалуй, я помогу тебе на пути самосовершенствования. Вечером я приду в «Обитель нежности» и почитаю тебе на ночь священные тексты.

Янь Чжэнмин промолчал.

Старый колонок обожал читать проповеди. Если он придет к нему в комнату и будет читать священные тексты всю ночь, Янь Чжэнмин вряд ли доживет до утра.

Янь Чжэнмин был вынужден умерить свою злость и сесть обратно. Терпя сандаловые благовония, напоминавшие ему запах гнилого дерева, он с негодованием поднял резец и принялся вырезать на дощечках вертикальные линии так, словно вскрывал труп.

«Курильница» Чэн Цянь тихонько вернулся к домашнему заданию, но его не покидало чувство, будто рядом сидит огромный раздраженный кролик.

Учитель назвал Хань Юаня импульсивным, но тот заметно проигрывал Янь Чжэнмину. По крайней мере, импульсивность Хань Юаня никому не причиняла вреда.

Янь Чжэнмин был выдающимся человеком, ничего не скажешь.

Садясь за работу, Чэн Цянь становился предельно серьезным и отстранялся от мирской суеты. Он старательно воспроизводил в своей памяти вырезанные на деревянном столе правила и вскоре увлекся их переписыванием. Окруженный расслабляющим ароматом сандалового дерева, Чэн Цянь постепенно забыл о своем беспокойном дашисюне.

Янь Чжэнмин кипел от негодования. Он потребовал принести десерты, но, съев их, не почувствовал себя лучше, потому встал и решил прогуляться по павильону.

Вскоре Янь Чжэнмин обнаружил, что никто не обращает на него внимания. Учитель сидел на подушке, погрузившись в медитацию, и тихо бормотал себе под нос священные тексты, а этот новенький щенок так старательно выводил свои уродливые каракули, будто вышивая по шелку, что ни разу не поднял головы.

Присутствие этой парочки создавало такую благоприятную атмосферу, что все вокруг замирало, и даже слуги, казалось, затаили дыхание.

Эта безмятежность вызывала у молодого господина Яня смущающую скуку. И вскоре ему пришлось смириться с тем, чтобы вновь сесть перед песочными часами. После недолгого отдыха ему оставалось лишь взяться за резец и вернуться к монотонной рутинной практике.

Удивительно, но теперь он не шумел и не создавал неприятностей. Легкий звон часов привел Янь Чжэнмина в чувство. Не веря своим глазам, он обнаружил, что сегодняшнее занятие закончилось раньше обычного.

Следующие несколько дней прошли по заведенному распорядку. Каждое утро четверо учеников страдали, слушая проповеди учителя.

Никто не знал, где Мучунь чжэньжэнь умудрился найти столько священных текстов. Он без подготовки читал по отрывку в день. От текстов даосских он переходил к буддийским, а от буддийских – к своим. Тексты были совершенно разными, их не ограничивали рамки одной школы, а потому зачитываемые Мучунь чжэньжэнем мысли порой противоречили друг другу.

После утренних занятий ученики отправлялись на тренировку с мечом.

Янь Чжэнмин бесстыдно притворялся, что хорошо разбирается в первых трех стилях, хотя на деле обладал лишь поверхностными знаниями, и постоянно просил учителя научить его четвертому. Ли Юнь выучил несколько новых движений и больше не слонялся по пику горы, сея смуту[63]. Про Чэн Цяня и говорить было нечего. Только Хань Юань остался такой же обузой для своих шисюнов. Он бессердечно уничтожил все птичьи гнезда в окрестностях Зала Проповедей.

После полудня Янь Чжэнмина запирали в Зале Проповедей, где он угрюмо практиковался в вырезании заклинаний. Чэн Цянь или делал домашнее задание, сидя рядом с ним, или помогал учителю подрезать кусты и деревья. Казалось, Мучунь чжэньжэнь пытался подарить ему любовь, которой мальчику не хватало