Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

Он сделал паузу, давая секретарю записать.

— Дальше. ' Речь идет о появлении на территории государства людей, обладающих силами, далеко превосходящими все, чем могли похвастаться ранее обнаруженные у нас «одаренные». Явление это, по донесениям, наблюдается и в Европе, но в России оно обрело два выраженных и противостоящих друг другу полюса'.

Скрипело перо. Николай остановился у камина, глядя на багровеющие в нем угли.

— «Первый полюс — странствующий проповедник Иоанн из Костромы, чья деятельность, прикрытая чудесами и исцелениями, стремительно обретает черты опасного раскола, отвращая народ от официальной Церкви. Второй — прибывший с Урала инженер Молниев, человек с глубокими познаниями в природе этих сил, но с темным прошлым и методами, вызывающими страх».

— «Вызывающими страх», точка, — тихо повторил секретарь.

— Так. Теперь суть. «Оба, по моему мнению, представляют угрозу, но разного порядка. Один — угрозу духовную, подрывая устои веры. Другой — угрозу физическую, владея силой, способной к невиданным разрушениям. Есть основания полагать, что они являются антагонистами».

Он снова прошелся по кабинету.

— В заключение. «Посему, испрашиваю Вашего высочайшего соизволения на дачу указания Святейшему Синоду о начале негласного расследования деятельности отца Иоанна на предмет ереси и смутьянства. Со своей стороны, учрежденный по Вашему указу Комитет готов предоставить Синоду своих экспертов для содействия. Что же до инженера Молниева — им я намерен заняться лично».

— Все, Ваше Императорское Высочество?

— Все, — кивнул Николай. — Зашифровать и отправить немедленно с фельдъегерем. И, Адлерберг…

— Слушаю.

— Содержание этой депеши, — Великий князь посмотрел на секретаря в упор, и взгляд его был холоден, как невский лед, — не должно покинуть стен этого кабинета. Ни в каком виде. Вы меня поняли?

— Как приказ о молчании на исповеди, Ваше Императорское Высочество, — тотчас с глубоким почтением в голосе ответил статс-секретарь.

Закончив, он запечатал письмо и отложил его в сторону.

Он встал и снова подошел к окну. В городе зажигались огни. Он смотрел на них, и в его голове складывалась окончательная, безжалостная стратегия.

«Что, если этот инженер прав? — думал он, и от этой мысли по спине пробегал холодок. — Что, если за этим святошей действительно стоят разумные, враждебные силы, стремящиеся поглотить нас? Это война. Невидимая, но от того не менее страшная».

Он сделал паузу, его пальцы сжались в кулак.

«Но… что, если он сам — такой же посланник? Эмиссар от других хозяев, которые просто хотят занять место первых? И его ненависть к Иоанну — это не борьба добра со злом, а просто конкуренция двух хищников за одно стадо? Война богов, которая будет вестись на нашей земле, нашими людьми?»

Эта мысль была невыносимой.

«Нет. Этого я не допущу, — решил он с ледяной ясностью. — Я не буду выбирать сторону в их войне. Я использую их обоих. Пусть инженер ищет уязвимости пророка. Пусть церковники и мои шпионы ищут ересь и предательство в инженере. Я столкну их лбами, если понадобится. Я выжму из них все, что они знают и умеют. Но хозяином в этом доме, в этой Империи, останется Российская Корона. И только она».

Он принял решение. Игра началась. И он, Великий князь Николай Павлович, только что сделал в ней первый и важный ход.

Глава 8

Мартовский вечер опустился на Петербург серой, промозглой пеленой. Я стоял у окна своего гостиничного номера, глядя на огни, зажигающиеся вдоль Невского. Там, внизу, кипела жизнь — грохотали экипажи, смеялись дамы, сверкали эполеты гвардейцев. А мне вот предстояло погрузиться, можно сказать, на самое петербургское дно. Мое задание лежало за пределами этого блеска, там, где заканчивались гранитные набережные и начинались грязь, угольный дым и нищета. Выборгская сторона.

Одевая простую, неброскую одежду — не аристократический сюртук, а добротный костюм из плотного сукна, который не привлекал бы лишнего внимания. В карманы легли нож, кремень и несколько заготовленных «сюрпризов» — пара шариков «громового мха», завернутых в промасленную бумагу. Я шел не на светский раут, а на разведку в логово врага, и готовиться следовало соответственно.

Что я ожидал там увидеть? Еще одну копию моей уральской «делянки»? Кишащий «червями» подвал, который можно будет зачистить за полчаса? Не похоже… Если бы тут возникла аномалия, подобная Кунгурской, шуму уже было бы на полгорода, улицы были бы завалены трупами, больницы — ломились от пострадавших. Ведь это — огромный город, настоящий рай для энерготварей! Нет, эта странная «стерильность», о которой говорили донесения, не вязалась с картиной обычной, дикой аномалии. Интуиция, отточенная в сотнях операций, подсказывала — тут что-то иное. Но вот что…

Выйдя из гостиницы, я поймал извозчика — угрюмого мужика в армяке на костлявой кляче.

— На Выборгскую, к казенным заводам, — бросил я, забираясь в пахнущий сырой овчиной экипаж.

— За Неву, к черту на кулички? — проворчал он, но, увидев серебряный рубль, споро натянул вожжи.

Мы ехали долго. Парадный Петербург с его дворцами и фонарями быстро остался позади. Под коваными ободами колес нашего экипажа гулко, тревожно загрохотал деревянный настил — это мы пересекали Неву по Исаакиевскому наплавному мосту. Этот утробный, барабанный грохот, отражавшийся от темной, свинцовой воды, казался мне саундтреком к переходу в мир теней, который я и должен был исследовать.

Выборгская сторона встретила меня мелким дождем, запахом раскаленного металла и дыма. Здесь, на изнанке имперского великолепия, возвышались трубы огромных заводов, а воздух, тяжелый и серый, подернутый туманом, казался таким же мутным, как и все это задание Великого князя. Впрочем, я знал, что искать: «фон» — слабый, едва уловимый магический зуд на границе восприятия, сигнал о том, что ткань реальности в этом месте дала течь. И я нашел его. Не сразу. Он был слаб, почти заглушен индустриальным шумом, особенно — ритмичным, чудовищным грохотом, доносившимся из цехов казённого чугунолитейного завода. Гигантский паровой молот, стальной метроном этой окраины, отбивал свой неумолимый ритм, и от каждого его удара, казалось, вздрагивала сама земля.

И вот что меня сразу смутило: я шел по грязным, заваленным шлаком задворкам, мимо ночлежек, где вповалку спали рабочие, мимо кабаков, из которых несло перегаром, — и не находил ни одного «червя», ни единого «светлячка» — никакого магического планктона, который должен был кишеть в любом месте, где есть хоть какой-то фон.

«Это неестественно, — подумал я, останавливаясь посреди грязного двора. — Природа не терпит пустоты, особенно магическая. „Черви“ и „светлячки“ — это тараканы,