Страж Ордена 2 - Никита Васильевич Семин

мгновенно выстроилась трехмерная карта подвала. Я «увидел» все: каждую крысу, шмыгнувшую в углу, каждую каплю воды, сорвавшуюся с потолка, каждую пылинку, колеблющуюся в воздухе. И, конечно, я увидел его — пылающий сгусток чужой воли, и летящий ко мне заряд концентрированного света. Да, эта картинка была грубой, лишенной цветов и деталей, но этого было достаточно.

Рефлексы сработали помимо моей воли: тело отпрыгнуло в сторону за секунду до того, как световой таран врезался в паровой пресс, за которым я прятался. Раздался глухой удар, и толстая сталь, из которой был сделан станок, жалобно зазвенела, покрывшись сетью оплавленных трещин.

— Неплохо, — прорычал я в темноту, приходя в себя.

В ответ — еще один, чудовищной силы удар. Я снова ушел с линии огня и ударил в ответ. Мой удар был грубее — никаких изящных лучей, просто сгусток сырой, необузданной электрической ярости, сорвавшийся с моих пальцев. Он ударил в стену рядом с тем местом, где, по моим ощущениям, стоял враг. Кирпичная кладка взорвалась фонтаном крошева и пыли, затянувшей все немаленькое помещение пакгауза. И началось…

Завязался короткий, слепой и жестокий танец смерти. Мой противник бил своими световыми зарядами, пытаясь меня достать. Я, ориентируясь по своей ментальной трехмерной карте, уворачивался и отвечал грубыми, разрушительными ударами, заставляя его постоянно перемещаться.

Я начал теснить его. Моя сила была грубее, но ее было больше. В этой схватке он был фехтовальщиком на рапирах, а я — берсерком с двуручным топором. И в этом тесном, заваленном хламом подвале моя тактика оказалась эффективнее.

Он понял это. После очередного моего удара, который едва не обрушил на него стеллаж с болванками, он прекратил атаку. Я «увидел», как его аура ярко вспыхнула. Он окружил себя сферой искажающего, преломляющего свет поля, и его фигура на моей ментальной карте смазалась, превратившись в расплывчатое, дрожащее пятно. Он бросился наутек.

Я ринулся за ним. Слепота уже проходила, мир возвращался в мутных, расплывчатых пятнах. Но я уже запомнил его. Я запомнил уникальный «вкус», «запах» его ауры. Теперь он от меня не скроется.

Я вылетел из пакгауза следом за ним, в сырую, промозглую ночь. Слепота почти прошла, уступив место режущей боли в глазах. Но мне больше не нужно было зрение. Я «чуял» его — уникальную сигнатуру его Силы, тонкий, холодный след, который он оставлял в энергетическом поле пространства. Он был ярким маяком в сером, тусклом мире спящего завода.

Он бежал быстро, но при этом прихрамывал. Похоже, левая нога у него явно была повреждена, но не мною и не сейчас. Чувствовалось, что это — старая рана. Так или иначе, догнать его я смогу.

И я понесся за ним по лабиринту заводских дворов, перепрыгивая через горы шлака и лужи. К несчастью, мой противник лучше знал эти места: пару раз мне пришлось возвращаться из тупиков и вновь выискивать дорогу. Но я все еще чувствовал его.

И тут, свернув в узкий проулок, я наткнулся на тела.

Это были те самые трое рабочих, что вчера вечером подцепили «червей». Они лежали в грязном, неосвещенном переулке между цехами, раскинув руки, в неестественных позах. Я остановился, склонившись над одним из них — молодым парнем в картузе.

Он был мертв, но не от «червя». На его грязной рубахе, в том месте, где должен был присосаться паразит, зияла дыра. Края ее были обуглены, рубаха все еще тлела, светясь в темноте красно-оранжевыми отсветами. В ране было видно обнаженное ребро и выжженную до кости плоть.

«Ого, — с холодной ясностью подумал я. — А мужик-то скор на расправу! Выжег заразу, как хирург вырезает опухоль вместе со здоровой тканью. Цель оправдывает средства. Долбанный фанатик…».

Этот беглый осмотр стоил мне драгоценных секунд. След моего противника становился слабее. Я снова бросился в погоню.

Он вывел меня за пределы заводской территории, на одну из темных, немощеных улиц, застроенных доходными домами. И здесь я его потерял. Похоже, здесь он добежал до угла, где его ждала карета.

Я остался стоять посреди пустой улицы, тяжело дыша. Он ушел. Но он оставил после себя слишком много улик.

Магия Света. Военная выучка. Старая рана, заставляющая хромать. Безжалостная, фанатичная жестокость…

Я прокручивал эти факты в голове, и в моей памяти, как вспышка молнии, всплыла страница из старого, секретного досье Ордена. Досье на первых сподвижников отца Иоанна.

Имя: Ипполит Спиридонович Никишин. Унтер-офицер Павловского гренадерского полка. Участвовал в нескольких войнах, был тяжело ранен картечью в ногу. После отставки — один из первых и самых яростных адептов «Церкви Сияющего Света» в Петербурге. Маг-самородок невероятной силы. В хрониках Ордена считалось, что дар в нем пробудил лично Иоанн, когда прибыл в столицу.

Я криво усмехнулся. В хрониках явно была ошибка.

Этот Никишин был одаренным задолго до встречи с пророком. Он уже был солдатом Света, действуя на свой страх и риск. А это означало, что Иоанн не создавал свою армию с нуля. Он просто собирал под свои знамена тех, кто уже был готов к войне. Таких, как Никишин, по всей Империи могли быть десятки. И вот их-то этот сукин сын Иоанн и привлек к себе проповедями и чудесами…

Угроза была не просто серьезнее, чем я думал. Она была повсюду!

Размышляя, я медленно побрел обратно в сторону центра. Нужно было срочно доложить Шувалову. Игра только что стала гораздо, гораздо сложнее.

* * *

Не став дожидаться официальных приемных часов я, поймав первого утреннего извозчика, велел гнать к особняку графа Шувалова на Литейном. Время было роскошью, которой у меня не было.

Дверь мне открыл сонный, недовольный лакей в ночном колпаке.

— Их сиятельство граф еще почивают, — процедил он, пытаясь закрыть дверь у меня перед носом. — Приемные часы с полудня!

Я не дал ему этого сделать, подставив ногу в дверной проем.

— Разбуди его, — сказал я тихо. — Скажи, инженер Молниев. По делу, которое не терпит ни минуты отлагательства.

— Я не смею беспокоить его сиятельство! — возмутился лакей. — Приходите после…

Я посмотрел на него. Просто посмотрел. Не используя магию, не угрожая. Просто влил в свой взгляд весь тот холод и тяжесть, что накопились за эту ночь. Лакей осекся на полуслове. Он увидел в моих глазах нечто такое, что заставило его побледнеть и отступить на шаг.

— Я… я доложу, — пролепетал он и, пятясь, исчез в глубине дома.

Через пять минут меня провели в спальню графа. Шувалов, в