Фантастика 2025-68 - Алексей Владимирович Калинин

Пигмей посмотрел в оптический прицел и навел ствол «Герды» на мутанта. Но Циклоп даже не дрогнул.

— Не зли меня, мутант, — грозно сказал коротышка и опустил пушку.

Мимо протопал крылан. В зубах он тащил огрызок каната, раза в три больше него самого. Пигмей прицелился в зверька и нажал на спусковой крючок. Он попал точно в цель и на месте хозяйственного грызуна теперь дымилась глубокая воронка.

— Хорошее ружьишко, — по-волчьи оскалился хохотун-естествоиспытатель, оглядывая «Герду», потом поглядел на нас и сказал. — А сейчас, дорогие гости, милости прошу пройти в кутузку. Мои парни вас проводят.

— Похоже, это недоразумение, — вмешался отец Никон. — Мы же соседи как-никак. Вот, может, и уладим все по-соседски? Если хотите, можете оставить себе наше оружие, мы не возражаем. Только подбросьте нас до Форта, и конфликт будет исчерпан. Мы займемся своими делами, а вы — своими. Идет?

Пигмей уткнул руки в боки и, шумно шмыгнув носом, сплюнул на землю. Язык его коротенького тельца ясно давал понять, что ни о каких переговорах не может быть и речи.

* урод (рато.)

** чудовище (рато.)

*** Святое дерьмо! (рато.)

VIII. Кутузка

Давненько я не бывал в кутузке. Конечно, у нас в Форте имелось некое подобие гауптвахты, но туда я ни разу не попадал. Губа была целиком и полностью вотчиной Сапога. Обычно его закрывали под замок во время запоя, когда ветеран становился опасен для окружающих. Там Сапога держали, пока не протрезвеет. Потом Комендант объявлял дебоширу выговор с занесением в личное дело и грозился в следующий раз сломать ему нос. Нарушитель клялся и божился, что это было в последний раз, что больше никогда и ни за что, но скоро ситуация повторялась и все шло по старой схеме. А нос, само собой, никто никому не ломал.

Я очень хорошо помню, как в первый раз загудел в кутузку. Меня арестовали при попытке сбыть краденое. Дело было в самом начале преступной карьеры, когда я со своими однокашниками сколотили первую банду. Всем нам тогда исполнилось двенадцать лет. Самый подходящий возраст, чтобы начать постигать азы воровского мастерства.

Банду мы назвали просто и со вкусом — «Коварная семерка». Вообще-то нас было четверо, но «семерка» звучало солиднее.

На первой сходке меня единогласно выбрали главарем. Это значило, что права у меня были в точности, как и у остальных, а ответственности больше.

Промышляла «Коварная семерка» в основном мелкими кражами. Вместо того, чтобы торчать в школе, мы часами шлялись по городу — таскали из окрестных магазинов шоколадки и пиво, а если получалось встретить незапертую тачку, то выносили из нее все, до чего могли дотянуться наши руки. Но все это были мелочи по сравнению с тем дельцем, что нам удалось провернуть одним жарким июльским днем.

В тот раз мы, как обычно, шатались по округе в надежде что-нибудь стырить и забрели в один темный переулок, где наткнулись на спящего мужика в дорогом костюме. Его неподвижное тело лежало рядом с мусорными баками, распространяя стойкий запах перегара. По всей видимости, мужик изрядно перебрал и завалился спать прямо на улице.

Громкий храп указывал на то, что клиент созрел, и нужно было быстренько обшмонать его, пока этим не занялись конкуренты. О, это был триумф «Коварной семерки»! В карманах пьянчужки мы нашли туго набитый лопатник и дорогую мобилу. Но особую ценность представляли его цацки: золотая цепочка с гимнастом и роскошный рубиновый перстень.

Мобилу мы загнали первому же прохожему, а деньги поделили поровну. Теперь надо было сбыть цацки. Вопрос, кто же пойдет к скупщику, даже не стоял. Я был самым высоким в компании, а если надвинуть кепку на глаза, мог бы сойти за совершеннолетнего. И к тому же я — главарь банды.

В ломбард я вошел вразвалочку, высоко задрав подбородок. Дремавший в углу охранник не обратил на меня никакого внимания. Я положил в передаточный лоток перстень и цепочку и спросил, стараясь говорить низким, взрослым голосом:

— Сколько?

Местный скупщик — усатый старик с впалыми щеками и волосатой родинкой на носу даже не глянул на меня. Сквозь грязное пуленепробиваемое стекло было видно, как он кладет цацки на весы и задумчиво разглаживает усы.

Я уже потирал руки в предвкушении куша, как в ломбард вошли два фараона...

«Ничего страшного не произошло. Веди себя спокойно, и все обойдется», — шептал мой разум, но нервы не выдержали, я сорвался и опрометью бросился к выходу.

Тут-то они меня и повязали.

В участке меня заперли в кутузку и сказали, чтобы я привыкал, ведь отныне тюрьма станет мне домом. Взаперти вместе со мной сидели проститутка и какой-то алкаш. Алкаш всю дорогу спал и вонял, как мешок с дерьмом. А проститутка оказалась доброй тетенькой. Она пожалела меня, угостила жвачкой, и когда узнала, что мне всего двенадцать лет, сказала, чтобы я не беспокоился, ведь таких малолеток в тюрьму не сажают. Говорила она убедительно, но я все равно чуть не описался со страха. А на допросе вдруг осмелел и стал требовать адвоката, чем очень развеселил фараонов. Один из них влепил мне хорошую затрещину, после которой я таки раскололся. Ну как, раскололся... Сказал, что нашел цацки на улице и не придумал ничего лучше, как сдать их в ломбард. А для убедительности в конце пустил слезу и принялся причитать: мол, дяденьки отпустите меня, больше так не буду, мне домой надо, а то батя заругает.

Через час в участок явился и сам батя. Он прикатился на своей старенькой инвалидной коляске, о чем-то потрепался с фараонами, и скоро меня выпустили на поруки. Думаю, что фараоны попросту прикарманили ворованные цацки и, возможно, слупили с бати пару сотен кредов, не став заводить дело.

Всю дорогу до дома мы с батей молчали. А потом у нас состоялся серьезный разговор, который крайне быстро перешел в фазу порки. Несмотря на свою инвалидность, батя лупцевал меня ремнем так, что кожа трещала по швам.

Кутузка в Поселухе производила гнетущее впечатление. Снаружи это была кособокая халупа с покосившейся крышей. А изнутри — полутемное, продуваемое всеми ветрами помещение с парашей у стены и крыланами по углам. На всю кутузку было одно единственное решетчатое окошко. А от дверей по всей стене тянулись длинные двухэтажные нары. Внизу уже лежал один заключенный.

Как только дверь за нами захлопнулась, наш сосед поднялся с нар и лениво