Геммы: комплект из 2 книг - Анна Коэн

но он тут же растянул губы в улыбке. – Но моя прекрасная невеста вполне способна дождаться меня из изгнания. Мало ли что еще стрясется здесь, в Вотре».

Илай хотел задать еще один уточняющий вопрос, но Михаэль продолжил:

«Я ведь повиниться перед тобой хотел, а моя история – это так, для живого примера. Видишь ли, я и правда растерял почти всех своих братьев и сестер. Кого еще в монастыре, с кем дорожки позже разошлись. Только вот чем дальше, тем пристрастней становишься, тем более уродливыми и глупыми, жестокими и корыстными видятся люди вокруг. Перестаешь прощать им малое, а в итоге соглашаешься на меньшее. Вот и не становится никакой дружбы. Не следовало вас разделять раньше времени, теперь же дороги назад не будет. Так что прости меня, Илай, что вмешался в твою судьбу и искорежил ее по своей прихоти».

Лицо Илая свел какой-то спазм, челюсти сжались, а в горле образовался ком. Он знал это и так, но распробовал разочарование до последней черствой крошки. Окупило ли его потерю тайное знание о природе благословенных глаз? Этого он до сих пор не понял.

«Не стоит извинений».

Бывший куратор склонил голову набок, словно любопытная птица:

«Ой ли»

– Михаэль Топаз, рыцарь императорского Ордена Сияющих! – разнеслось по площади.

Оба гемма обернулись на голос. Со стороны дворца особой походкой военного, привыкшего отдавать приказы, на них надвигался Денис Маковецкий в черном плаще с золотым кантом. Он был бледнее обычного, а гранатового оттенка глаза полыхали нутряным огнем. Чуть позади него семенила, придерживая подол пышного траурного платья, Настасья Фетисовна, и, судя по выражению ее лица, она не вполне понимала, что здесь делает.

Тем временем Маковецкий отработанным, молниеносным жестом достал шпагу, отвел ее в сторону, а затем направил острием на Михаэля.

– На зимнем балу ты оскорбил честь и достоинство нашей сестры по благословению, Рахель Рубин. За это ты ответишь кровью, рыцарь.

Илай нахмурился, старательно удерживая нижнюю челюсть на месте. «Во дворец являются всевозможные глиптики с епископами, главы Инквизиции ходят сюда как на основную службу, а Денис обвиняет Михаэля в ветрености?..»

– Ваше Высокоблагородие, при всем уважении, мне нужны объяснения! – не выдержала Настасья. – У меня чувство, будто я попала на представление бродячих артистов, которое не желала видеть!

– Сударыня, вы на редкость проницательны, – подбоченился Михаэль. – Господин Маковецкий, вам не кажется, что это слишком…

– Я вызываю тебя на дуэль, – сухо обронил глава Ордена. – Моим секундантом я назначаю кровную капурну из рода Аукс-Еловских. Твоим будет корнет.

Настасья скрестила руки на груди.

– Так для этого вы меня позвали? Хотите честного боя?

Маковецкий не стал ей отвечать. Их действия уже привлекли внимание дворцовой стражи, и пара гвардейцев нерешительно приближалась к полковнику с факелами.

Михаэль чуть подался вперед, но шага не сделал. Нервно вскинув подбородок, Топаз выдохнул:

– Но позвольте, какая может быть дуэль?.. Что за нелепое обвинение? Вы вызываете меня на бой?.. Поединок с вами – не дуэль, а приговор!

– Прекрати этот лепет, – процедил глава Ордена, – пока не растерял остатки чести.

– Но позвольте…

– Не позволю. Сражайся, рыцарь. – И он отбросил свой плащ в сторону.

Илай не знал, куда деваться. Он смотрел то на одного, то на другого, пока вдруг не поймал взгляд Михаэля. В этот миг в кураторе что-то переменилось. Черты его будто заострились, тени стали глубже, губы скривились в ироничной усмешке.

– Что ж… я принимаю ваш вызов, – холодно произнес Михаэль. – Докажу свою невиновность клинком.

Тут подала голос Настасья:

– Следуя дуэльному кодексу, предлагаю сторонам прийти к примирению. Одумайтесь, полковник.

– Секундант, время начала дуэли. – Маковецкий достал свой хронограф и швырнул его на расстояние в десяток широких шагов.

Илай поймал его в пяди от булыжников и уставился на золотой кругляш с множеством циферблатов. Затем поднял непонимающий взгляд.

– Секундант, время! – повторил полковник, и его глаза полыхнули багровым.

– Без четверти одиннадцать, – сбивчиво произнес Илай.

– Защищайтесь, рыцарь.

Михаэль вынул из-за пояса шпагу и принял стойку.

– К вашим услу…

Под крылами Безымянного серафима повисла оглушающая тишина. Затем звякнул о мостовую клинок Сияющего Топаза. Он попросту выскользнул из его пальцев. Через миг эти же пальцы схватились за мундир Маковецкого. Тот стоял к Михаэлю так близко, на расстоянии, на котором долетает до ушей самый тихий шепот.

Ноги рыжеволосого рыцаря медленно подгибались, в то время как он из последних сил цеплялся за мундир главы Ордена.

Настасья Фетисовна прикрыла лицо ладонью, опустив голову.

Из спины Михаэля торчал окровавленный конец шпаги Дениса Маковецкого.

Наконец пальцы Сияющего Топаза разжались, как и смертельные объятия. Рубин оттолкнул его, одновременно выдергивая шпагу.

Михаэль осел на землю и завалился на бок.

Илай устремился к нему и быстро перевернул на спину. Белоснежная блуза, украшенная кружевным жабо, быстро пропитывалась кровью. А вот желтые глаза уже меркли в свете факелов.

– Нет, серафимы, нет… – бессмысленно бормотал Илай, хлопая старшего товарища по щекам. Он потряс его за плечи. – Очнись, Михаэль, не надо так! Не смей…

Кто-то кричал, кто-то ровно отвечал. Не сразу Илай понял, что к нему обращаются.

– Время окончания дуэли, корнет!

Дрожащей окровавленной рукой он поднес хронограф к глазам. Стекло его теперь пересекала глубокая ветвистая трещина, но все же Илай выдавил:

– Без четверти одиннадцать.

Михаэль… был мертв. Денис Маковецкий, глава Ордена, на которого он так надеялся, убил его. И на это ушло меньше минуты. На деле лишь несколько секунд.

«Неужели так просто? – крутилось в голове Илая. – И почему так быстро…»

Площадь, циферблат, лик серафима и лицо Михаэля крутились перед глазами в безумном хороводе, а вокруг звучали голоса, только смысл слов терялся.

– Понимаю, чего вы добивались, но даже как кровная капурна не могу подтвердить, что это была чистая смерть в бою. Засим я удаляюсь, сударь.

– Нам это… надобно забрать тело, так? Ваше Высокоблагородие, вы только скажите, мы ведь…

– Оставьте нас пока.

Послышались удаляющиеся шаги, и вновь стало тихо, только на этот раз Илай слышал тяжелое старческое дыхание да стрекот секундной стрелки.

– Возвращайтесь на свою службу в сыск. И больше не сомневайтесь, что вам с Малахитом там самое место. Отбыть в управление до рассвета.

«Так просто… Так быстро…»

Илай переложил голову Михаэля себе на колени и прикрыл тому совершенно потерявшие цвет глаза.

Внутри все онемело, обратилось камнем. Это была дуэль. Никто не застрахован от вызова и гибели на ней. Но почему же во рту стоит миндальный привкус коварства? Илай медленно кивнул, не смея ослушаться.

– А господин Советник уже…

Но Маковецкий оборвал его:

– Пока твоя вина только в том, что ты позволил вовлечь себя в интриги. Не смей обращаться ни к кому из власть имущих, иначе подтвердишь обратное. На этом все, рядовой. Мундиры и оружие оставьте у кастеляна.

Он удалился. А Илай продолжил сидеть, пока гвардейцы не расцепили ему руки и не увели прочь от похолодевшего тела с запавшими глазницами.

* * *

Когда Лес случайно прибил Вернера во время тренировочного поединка, наставники в монастыре велели геммам не скорбеть. Мол, если кто-то добровольно принял вызов и имел возможность защититься, такая смерть считается «чистой», и лить слезы – значит обречь выжившего на беды, а отошедшую душу – на бесконечные скитания по земле. Диана считала все это вздором. Смерть не может быть чистой или грязной, только насильственной или нет – это она усвоила, охотясь в лесу и на штудиях по криминалистике. Потому не сказала ни слова брату, который и сам выглядел мертвецом, даром что дышал и моргал.

Ее саму горе не поразило. Вернее, оно нанесло удар, засадив кривой нож под ребра, но прогорело за секунды, обратившись гневом. Эти ублюдки, что зовут себя рыцарями, сначала наплевали на Калеба, а потом убили Михаэля. И они-то говорят о чести?

Илай говорил, что Денис Маковецкий был один, но Диане в это слабо верилось. Здесь пахло гнусным заговором. Будь у них побольше времени, она бы вывела всю эту кодлу на чистую воду! Но все, что им оставалось, это собрать свои пожитки – лютню