Фантастика 2025-149 - Сергей Хардин

встречу в своей жизни. Мне требовалось сыграть роль скромного просителя перед царём подполья. И от того, насколько убедительно я смогу притвориться почтительным и слабым, зависело, смогу ли я остаться в живых и добиться своего.

Это была афера, величие которой заключалось в том, чтобы притвориться ничтожеством.

Глава 26

Дверь закрылась за мной, и я прислонился спиной к её поверхности, давая глазам привыкнуть к полумраку прихожей. Тишину нарушило знакомое шуршание и цокот когтей по деревянному полу. Из гостиной, забавно помахивая обрубком хвоста, выкатился мой личный антистресс — Момо. Она фыркнула, уловив знакомый запах, и деловито подошла, ткнувшись носом мне в ладонь.

— Что, скучала? — мой голос прозвучал хрипло. Я опустился на корточки, позволив ей обнюхать моё лицо. — Да, я знаю, знаю. Совсем забросил тебя.

Она ответила коротким, недовольным «уфф», что на её языке означало требование немедленно начать играть, я уже научился различать эти нюансы. Её простодушная радость была лучшим противоядием от всей этой корпоративной и клановой паутины.

— Ладно, ладно, — я скинул пиджак, повесил его на вешалку и потянулся к шкафу. — Где же твой… ага, вот он.

Я достал её сокровище — прочный канатик из переплетённых веревок, уже изрядно потрёпанный в честных боях. Момо моментально преобразилась. Она замерла в стойке, напряглась, а её курносое лицо приняло комично-серьёзное выражение настоящего бойца. Я поводил игрушкой из стороны в сторону, а она следила за ней взглядом опытного охотника, издавая низкое, угрожающее рычание где-то глубоко в глотке.

— Ну, давай! Попробуй отними! — я бросил ей вызов.

Она рванулась с места с удивительной для своего телосложения скоростью и вцепилась в канатик мёртвой хваткой. Мы устроили настоящую битву титанов прямо в коридоре. Она яростно трясла головой, рыча и упираясь всеми четырьмя лапами, а я изображал, что вот-вот не удержу и отпущу. На несколько минут я забыл обо всём: об Амано, о Риоте, и о часах. Существовали только я, моя собака и её победный, торжествующий рык, когда ей на секунду удавалось пересилить меня.

— Ладно, сдаюсь! Ты победила! — наконец, я со смехом отпустил канатик.

Момо гордо прошествовала с трофеем в гостиную, чтобы потрепать его в спокойной обстановке. Я, тоже получив в свою очередь порцию бодрости, прошёл на кухню, чтобы налить ей свежей воды. Наливая воду в миску, я чувствовал, как напряжение постепенно уходит, сменяясь странным, холодным спокойствием. Путь был выбран, осталось только пройти по нему до конца.

Именно в этот момент дал о себе знать телефон, чей резкий звонок прорезал тишину квартиры. Я медленно поставил миску на пол и вытер руки. На экране горело имя «Фудзивара Кэйташи». Я сделал глубокий вдох и принял вызов.

— Слушаю, — мой голос прозвучал ровно и спокойно.

— Ну что, герой, — раздался в трубке его усталый голос, без предисловий и лишних церемоний. — Место и время назначены: переулок Понтотё, дом четыре. Через два часа. Спрошу скорее для проформы: ты ещё не передумал? Не хочешь заняться чем-то более безопасным? Например, жонглировать гранатой с выдернутой чекой?

Я посмотрел на Момо, которая с шумом лакала воду, беззаботная и счастливая.

— Нет, — ответил я просто и чётко. — Не передумал.

— Я так и думал, потому что выбить аудиенцию у Мураками Риоты — это не то, чтобы сложно. Это как попросить аудиенции у императора, ну ладно, к последнему чуточку сложнее. Не опоздай, он терпеть не может, когда его заставляют ждать. — В его голосе сквозь привычную иронию пробивалась тень чего-то похожего на заботу. — И, Джун… постарайся выйти оттуда на своих двоих.

— Постараюсь, — я бросил взгляд на часы. — И… спасибо.

— Не благодари. Лучше возвращайся, мне нравятся наши разговоры. Когда они не касаются проблем с якудзой, естественно, — он бросил трубку.

Я опустил телефон. Два часа. Я похлопал себя по бедру, подзывая Момо.

— Пошли, девочка. Надо прогуляться.

Переулок Понтотё был тихим, как склеп. Дом номер четыре — невзрачное двухэтажное здание из потемневшего от времени камня, больше похожее на заброшенную библиотеку или закрытый архив. Ни вывесок, ни опознавательных знаков. Только матовая черная дверь с глазком, в котором тут же мелькнул свет — меня уже ждали.

Дверь открылась беззвучно, прежде чем я успел поднять руку. В проёме стоял молодой человек в идеально сидящем темном костюме. Его лицо было абсолютно бесстрастным, а взгляд пустым.

— Канэко-сан, — произнёс он без предисловий. — Прошу.

Он произвёл быстрый, но профессиональный обыск — руки скользнули по карманам, по корпусу, не задерживаясь, но не упуская ни сантиметра. Каждое его движение было точно выверенным.

Внутри царил полумрак и тишина. Длинный коридор, освещённый редкими бра, отбрасывающими на стены из темного дерева причудливые тени. Воздух был густым и неподвижным, пахнущим сладковатым, травяным запахом дорогого благовония.

Меня подвели к тяжёлой дубовой двери с резной ручкой. Мой провожатый постучал едва слышно, и, услышав ответ, распахнул её.

Кабинет не соответствовал ни внешнему виду здания, ни моим ожиданиям. Это был не бандитский штаб, а святая святых человека, обладающего абсолютной, ничем не ограниченной властью на своей территории. Высокие потолки, стены, сплошь уставленные шкафами с книгами в одинаковых кожаных переплетах, глубокий, мягкий ковер, поглощающий звуки.

И за массивным письменным столом, больше похожим на базальтовую глыбу, сидел он, Мураками Риота.

Я впервые за наши несколько встреч смог рассмотреть его получше. Он был, пожалуй, даже стар. Его лицо напоминало пергаментную карту, испещрённую глубокими, прочерченными временем и сложными решениями, морщинами. Седая щетка волос была коротко и безупречно подстрижена. Руки с длинными, тонкими пальцами и выступающими костяшками лежали на столе, неподвижные, как у скульптуры. Но в его осанке чувствовалась не дряхлость, а выкованная за десятилетия сила. Сила, которая уже не нуждалась в демонстрации, она просто была, заполняя собой всё пространство комнаты.

Он медленно поднял глаза. В них не было ни любопытства, ни гнева, ни презрения. Была лишь холодная, всеведущая пустота ледника, который видел тысячи таких, как я, и который переживёт еще тысячи.

— Садись, — сказал он, и это не было приглашением. Это был приказ, облечённый в форму вежливости, от которой становилось ещё опаснее.

Я прошёл к креслу. Сесть означало признать его власть, но стоять — означало бросить вызов. Я сел, положив руки на колени, стараясь дышать ровно и глубоко, чтобы сердце не вырвалось из груди.

Молчание затягивалось,