Фантастика 2025-149 - Сергей Хардин

Он замолчал, пытаясь собраться с мыслями, подобрать нужные слова. Его руки снова задрожали.

— Теперь я, кажется, должен. Нет. — Он покачал головой, и в его голосе вдруг прозвучала странная твёрдость, пробивающаяся сквозь страх. — Я обязан это сделать. Потому что спрашивать больше не у кого.

Он остановился напротив меня, его плечи были ссутулены, но взгляд, полный отчаяния и решимости, упёрся прямо в меня.

— Это касается Ваших родителей, Канэко-сан.

Глава 27

«Ваших родителей».

Два слова, всего два слова, произнесённые шёпотом, но они прозвучали в моём сознании с оглушительным грохотом. Всё остальное — страх Фурукавы, исчезновение Кэзуки, моя собственная паранойя — мгновенно отступило на второй план, растворилось в белом шуме, нарастающем в ушах. Остался только он, этот человек с глазами, полными ужаса, и нерассказанная правда, витавшая сейчас между нами.

Я не смог произнести ни звука. Просто молча указал на диван, сам опускаясь в кресло напротив. Я чувствовал, как кровь отливает от моего лица, как холодеют руки.

Фурукава, наконец, позволил себе рухнуть на край дивана. Он сидел ссутулившись, его руки бессильно лежали на коленях, пальцы судорожно сжимались и разжимались. Он уставился в ковёр, но взгляд его был обращён внутрь себя, в его прошлое.

— Года полтора назад… — он начал говорить, и его голос был похож на скрип ржавой двери в заброшенном доме. — Меня среди ночи подняли с постели. Якудзе и раньше было всё равно, во сколько мне звонить. Но в этот раз… В этот раз Кэзуки прислал за мной своих головорезов, которые буквально вытащили меня из кровати, перепугав всю мою семью.

Он сделал паузу, с трудом сглотнув. Я молча встал, сходил на кухню и налил ему стакан воды. Доктор осушил его в два глотка, попутно пролив часть его на себя.

— Когда я, наконец, прибыл… — он закрыл глаза и по его лицу пробежала судорога. — Боже, это было… Было уже поздно что-либо делать. Машина врезалась в бетонный столб на высокой скорости. Её просто… смяло, как консервную банку. Водитель и пассажир… ваши родители… — его голос окончательно сорвался, превратившись в хриплый шёпот. — Они не страдали, погибли мгновенно. Мне оставалось лишь констатировать смерть. Констатировать…

Он замолчал, и в тишине было слышно, как где-то за окном проносится машина, и как тяжело дышит Момо, улавливая запах его страха и моей боли.

— Но на месте была не полиция, — продолжил он, и в его голосе появились новые, металлические нотки — смесь отвращения и страха. — Там были они, люди Мураками, или, если быть до конца честным, люди Кэзуки. Он был не в себе, совсем. Его трясло. Он не кричал, а почти визжал, захлёбывался, у него текли слёзы по лицу, и он твердил одно и то же, снова и снова…

Фурукава поднял на меня взгляд, и в его глазах я увидел отражение его боли и ужаса.

— Он твердил, что это ошибка, что это перебор, что нужно было просто напугать, чтобы стали посговорчивее, вогнать в кювет, но тот водитель не сбросил скорость вовремя… их просто слегка «вдарили», как он выразился. Слегка. — Доктор фыркнул, и это прозвучало горько и цинично. — Но от этого «лёгкого» удара машину вынесло на встречку и прямиком в столб.

Я сидел, не двигаясь. Казалось, я превратился в камень. В ушах стоял оглушительный гул. Я чувствовал странное, почти физическое ощущение — будто кто-то только что вбил мне в грудь гвоздь. Один. Потом второй. Третий. Каждое слово Фурукавы было новым гвоздём в крышку гроба, в котором хоронили мою прежнюю жизнь и мою версию прошлого.

Странно, казалось, какое мне дело до того, что происходило с «прежней версией меня». Было и было, для меня это лишь биография какого-то незнакомого, ну или малознакомого человека, не больше. Но тяжесть на сердце не была мнимой. Очевидно, я настолько сильно погрузился в свою новую жизнь, что не делаю разделения — моё и его. Хотя, я это понимал и раньше, иначе для чего мне потребовалось продолжать выяснять правду о своём прошлом.

— Они хотели напугать, — мои губы едва шевельнулись, выдавив из себя хрип, я с трудом узнал свой голос. — Запугать. Но почему? Из-за проекта «Хронос»? Из-за отказа продолжать исследования? Почему?

Фурукава горько усмехнулся, разводя руками, показывая мне своё бессилие.

— Я не знаю деталей, Канэко-сан. Я знаю только то, что услышал тогда от обезумевшего мальчишки. А я просто констатировал смерть. А потом… потом я молчал всё это время. Я запер этот ужас внутри и молчал. Потому что боялся. Боялся за себя, боялся за свою семью. — Его голос дрогнул, в нём послышались слёзы, которые он не проливал. — А теперь… Теперь Кэзуки нет. И спросить действительно больше не у кого. Те, кто отдавал приказ… они всегда остаются в тени. Кэзуки был всего лишь… исполнителем, слишком рьяным исполнителем. Игрушкой в руках тех, кто сильнее. И мне показалось, — он снова сглотнул, — что боялся он тогда не гнева своего дяди. Хотя, я тоже могу ошибаться.

Он поднялся с дивана, его движения были медленными, будто он постарел на десяток лет за эти несколько минут. Он выглядел опустошённым, но в то же время на его лице появилось какое-то странное облегчение — облегчение человека, сбросившего с плеч непосильную ношу, даже если это означало переложить её на другого.

— Я рассказал вам всё, что знал, — он произнёс это тихо, но твёрдо, глядя мне прямо в глаза. — Просто потому, что вы имеете право это знать. Вы имеете право на правду, какой бы горькой она ни была. Простите меня. За молчание, и за трусость.

Он не стал ждать ответа. Не стал ждать моих упрёков, вопросов или прощений. Он просто развернулся и медленно, ссутулившись, побрёл к выходу, оставив меня одного в центре гостиной.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком. Я остался сидеть не двигаясь, глядя в одну точку. Внутри всё было пусто, пусто и тихо. Не было ни ярости, ни слёз, ни отчаяния — был только холод. Ледяной, пронизывающий холод, исходивший из самого сердца и расползавшийся по венам, замещая собой кровь.

Это не было несчастным случаем, как не было и трагической