Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

носился по лестницам, приводя в ужас прислугу, и, пожалуй, если б не вмешательство сэра Клэра Черри в самом строгом и угрожающем модусе, то до вечера бы особняк не простоял. Мне, впрочем, тоже не сиделось на месте.

До обеда – в кофейне, затем к швее, лично забрать новое платье, потом примерка, ответы на самые срочные письма, лёгкая трапеза – и вот уже пора одеваться и выезжать. В путь мы отправились на двух автомобилях: я с Мадлен – в «Железной Минни» с Лайзо за рулём, а Клэр с мальчишками, одетыми в почти что одинаковые коричневые костюмчики – в наёмном кэбе.

Крошечный, вышитый шёлком ридикюль оттягивал руку приятной, успокаивающей тяжестью – револьвер всё-таки перекочевал туда из ящика стола.

– Ой, смотрите, леди Виржиния! – тихонько окликнула меня Мэдди, когда автомобиль только-только отъехал от особняка. – Что это с ним?

– С кем? – рефлекторно переспросила я – и тут увидела у стены высокого человека, скромно одетого, неприметного, если б не красно-рыжие волосы, чересчур яркие даже для альбийца.

Джул, камердинер дяди Клэра, стоял, привалившись спиною к холодным камням и тяжело дышал. Солнце ласкало его запрокинутое вверх лицо, бледное, без кровинки. Ему дурно? Неужели ранен?

– Мистер Маноле… – начала было я, но Лайзо качнул головой, сворачивая на соседнюю улицу.

– Не стоит, миледи. Он бы вряд ли хотел, чтоб его таким видели – в минуту слабости.

Я оглянулась вновь; Джул исчез, точно в воздухе растворился. Зато позади показался наконец кэб с Клэром и мальчиками. Тень от набежавшего облака укрыла город, и сразу точно сделалось холоднее; ветер огладил голые ветви рябин и вязов, взметнул сор на обочине и забился в проулок.

– И давно неладное стряслось с мистером… – Я запнулась, осознав, что до сих пор не знаю, фамилия или имя это короткое слово – «Джул». – С дядиным слугой?

Лайзо пожал плечами.

– С месяц или два. Отлучается иногда, возвращается сам не свой. Но сэр Клэр Черри о его отлучках знает. Иногда, – он позволил себе усмешку, – даже сам его потом вашим коньяком отпаивает.

Я представила себе эту картину – и прикусила губу, чтоб не рассмеяться. Вот кто бы думал, что дядюшке свойственна трогательная заботливость о слугах!

– Что ж, значит, нам волноваться не о чем, – подытожила я после паузы. – А что до коньяка – оно и к лучшему. Хоть место освободится для самодельных ликёров баронессы Пауэл, которые она уже год грозится мне выслать с оказией.

– Если какие бутылки в подвале лишние, их можно мистеру Мирею отдать, – рассудила Мэдди разумно и отчего-то покраснела. – В его рецептах чего только нет.

– И правда, – улыбнулась я, вспомнив его последний эксперимент – песочную «раковину» с мёдом и цукатами, вымоченными в горькой полынной настойке.

Разумеется, странное поведение дядиного камердинера тут же вылетело у меня из головы; до самого прибытия мы обсуждали исключительно десерты – и нового повара. Чрезвычайно занимательная тема оказалась, право!

Вновь отстроенный амфитеатр Эшли располагался на восточной стороне бромлинского блюдца, в Ист-Хилл, за ипподромом и пустырями Дэйзи-Раунд, на изрядном отдалении от оживлённых улиц. К нему протянулось две дороги: одна по краю города, частью ведущая через предместья, а другая от центра, дважды пересекающая извилистый Эйвон. По ней мы и ехали; сегодня движение было бойким – и неудивительно, ведь те, кому не хватило билетов, хотели так или иначе прикоснуться к событию, весть о котором раструбили все газеты. Не посмотреть само представление, так взглянуть на амфитеатр и прогуляться вокруг. А потом – хвастаться перед знакомыми, обсуждая бесконечно, кого заметили у входа, кто и как был одет, на чём и с кем прибыл, уходил довольным или разочарованным…

Насколько помню, именно такие разговоры о том, что толком никто и не видел, и назывались «культурной жизнью», да сохранят от неё Небеса.

Само здание выглядело издали грандиозно, особенно на фоне запущенных садов пригорода. Афиши, растяжки – и стилизованный под старину фасад, чудное сочетание, на мой вкус. Близ амфитеатра слонялось порядочно народу: и зеваки, и журналисты, и торговцы с лотками… Прямо перед входом собралась публика посолиднее; экипажи и автомобили всё прибывали и прибывали.

Разумеется, без скандалов не обошлось: «гуси» в парадной униформе старательно теснили от ступеней… колонну женщин?!

Признаться, я сперва глазам своим не поверила. Но затем, когда мы подъехали ближе, убедилась: около двадцати особ разного возраста, от пожилых матрон до юных ещё совсем девиц, наседали на «гусей». Три женщины держали плакаты на длинных палках, ровно как рабочие с фабрики на митинге! Изображено там было нечто несусветное: на одном – рыдающий тигр в объятьях приплюснутого медведя, на другом гротескно худая девочка с молитвенно воздетыми руками, на третьем – намалёванная алой краской надпись.

– «Нет распутству! Женщин и детей – прочь с арены!» – прочитала нараспев Мадлен и обернулась ко мне с блестящими от любопытства глазами: – Что это такое, леди Виржиния?

Я вспомнила долгие споры в кофейне – и рассмеялась:

– Похоже, мистеру ла Рону придётся наточить своё перо и написать хвалебный отзыв для миссис Скаровски. Некоторые, без сомнения, достойные особы из «Общества благодетельных леди» явились выказать неодобрение. Поезжайте кругом, мистер Маноле, подальше от них. Пусть доблестные господа из Городского Управления спокойствия оттеснят их на более подобающее место, а мы пока подождём. Уверена, та скульптурная группа слева от амфитеатра удержит внимание мальчиков – на какое-то время хотя бы.

Тем временем колонну «Благодетельных леди» окончательно оттенили от амфитеатра. Впрочем, они не растерялись и тут же выстроились шеренгой; к ним подскочил какой-то долговязый мужчина со светлыми волосами и начал устанавливать фотоаппарат.

– А почему, леди Виржиния? – с любопытством обернулась Мэдди, выглядывая упомянутую скульптуру.

– Львы и человек без головы, – улыбнулась я в сторону. – Лиаму должно понравиться.

А ещё я надеялась, что Эллису будет легче найти нас там, чем в толчее у ступеней.

«Странно, что он не явился в особняк, как собирался… – явилась тревожная мысль. – Надеюсь, с ним не случилось ничего дурного».

Мои расчёты оправдались, но не совсем так, как я думала.

Во-первых, больше всего удивительная мраморная композиция «Четыре греха в обличье диких зверей терзают Неизвестного» развлекла почтенного сэра Клэра Черри – он смеялся в голос и уверял, что несчастный обезглавленный господин напоминает ему одного нашего общего знакомого – долговязостью, старомодным сюртуком и цилиндром. Я,