Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

– Поглазеть вернулись? – неласково встретила нас Фея Ночи. – Или вы записались в сёстры милосердия?

– Не обязательно быть сестрой милосердия, чтобы всего лишь помочь кому-то выбраться отсюда, – откликнулась я и тут разглядела наконец особу у бортика, узнав в ней одну из посетительниц «Старого Гнезда»: – Леди Чиртон!

Услышав знакомый голос, она подняла голову:

– Ах, леди Виржиния! Какое горе, какое горе… Где же мой супруг?

– Если лорда Чиртона здесь нет, то наверняка он уже снаружи, – поспешила я уверить её и протянула руку, помогая встать. – Пойдёмте со мною, вот так.

Она оступилась и едва не повалилась на нас с Мадлен. Циркачка грубовато хохотнула, и мне стоило немалых усилий удержать в узде фамильный валтеровский нрав.

– Побойтесь Небес, – сказала я только. – Как можно было допустить, чтоб вырвался такой опасный зверь? Вся эта кровь – в том числе на ваших руках, мисс Фея, и одного выстрела не хватит, чтоб исправить содеянное.

Она дёрнулась было, но чжанец перехватил её за руку и качнул головой.

– Дороти должна спокойная, думать такая женщина нас спасать будет, – произнёс он с отчётливым, но довольно приятным акцентом и умиротворяюще погладил Фею Ночи по ладони, улыбаясь. А затем обратился ко мне: – Простить Дороти, хорошо? Она волнительная совсем, очень плохо.

– Да прям уж, – неожиданно смутилась она. – Спасибо тебе, Ченг, ты поди помоги ребятам, а? Прошу прощения, э-э, леди Виржиния? – с трудом припомнила она моё имя, упомянутое леди Чиртон. – Я погорячилась, но и вы не правы. У нас тут у каждого своё дело. Со зверями только Бобо дело и имел, а я только и смогла, что дуплетом нашей девочке в башку пальнуть. Хотя… – задумалась циркачка. – А Бобо-то где, кстати?

– Я не видал, – ответил альрав, Салих, кажется.

Фея Ночи выругалась под нос, как сварливая лавочница, и побежала к кулисам. У нас тоже было дело – вывести на свет несчастную леди Чиртон, которая, вероятно, зареклась отныне посещать увеселительные зрелища.

Сейчас, впрочем, мне такой выбор виделся чрезвычайно разумным.

Когда случается беда, то сперва никого не дозовёшься, а затем людей вокруг становится даже слишком много. Я хорошо это запомнила по случаю с безумным парикмахером, Халински: служаки из Городского управления спокойствия вместе с Эллисом денно и нощно приглядывали за мной, но так и не уберегли. Самое страшное пришлось пережить в одиночку, а уж потом, когда больше всего хотелось скрыться от других людей, было не вздохнуть без жадных взглядов зевак и сочувственного внимания «гусей». С каким трудом дались тогда эти несколько шагов до электромобиля – босиком, по сырой и холодной мостовой!..

Так и здесь.

«Гуси» долго не показывались, словно ожидали подмоги – или приказа свыше, а потом их вдруг стало много, едва ли не больше, чем оглушённых потрясением зрителей. Прибыл даже Хоупсон, глава Управления; его машину я узнала сразу, ибо именно на ней меня отвозили после развязки истории с парикмахером. Зачем-то явились пожарные, слетелись журналисты на запах крови – и откуда только прознали! «Благодетельные леди» разбредающейся шеренгой маршировали по краю площади, размахивая плакатами, но на них никто внимания не обращал.

– Полагаю, доктора Брэдфорда ждать не стоит, – произнесла я, когда чета Чиртонов наконец воссоединилась и отбыла.

– Затопчут, – мрачно согласилась Мэдди, окидывая взглядом толпу. И вздохнула: – Бедные мальчики. Вот и развеялись…

«Может, хоть на время теперь притихнут», – подумала я и ощутила укол совести. Не только потому, что мысль была гадкой – Небеса с нею, что только не проскакивает в голове, главное ходу этому не давать; но и оттого, что проявилась некая тяжесть, разлитая в воздухе, словно говорившая: «Ещё не конец, нет, не конец, не видать вам ни тишины, ни мира».

Автомобиль по-прежнему стоял у скульптуры Неизвестного – к лучшему, полагаю, у входа в амфитеатр было сейчас не протолкнуться. Памятуя, в каком состоянии находились Кеннет с Чарльзом, когда покидали зал, я готовилась издали услышать плач. Но, святая Роберта Милостивая, они смеялись! И, кроме того, совершенно ясно прозвучал требовательный возглас Лиама:

– Ещё!

Мы с Мэдди переглянулись – и ускорили шаг.

Первым я заметила Клэра: он восседал на бортике, окружавшем мраморную композицию, и сосредоточенно грыз медовый леденец на палочке – такими торговали по всей площади до начала представления. Чуть поодаль Лиам вскидывал на плечо палку, вероятно, изображавшую ружьё, братья Андервуд-Черри на счёт три громко хлопали в ладоши – и Лайзо, который шёл на них, сгорбившись и рыча, подпрыгивал и падал на землю самым потешным образом, умудряясь в воздухе стукнуть каблуками.

– Неподобающее развлечение, совершенно неподобающее, – кисло вздохнул дядя и с хрустом раскусил леденец. – У этого вашего поддельного баронета Сайера нет никакого вкуса. У моих мальчиков, что прискорбно, тоже.

– Вы полагаете, это плохо?

– Сейчас – просто замечательно!

Я тихо рассмеялась, отвернувшись к плечу; Клэр убил меня взглядом дважды, но вслух ничего не сказал. Лайзо же, как ни в чём не бывало, поднялся, отряхнул штанины и приглашающе распахнул дверцу автомобиля.

– Поезжайте, дорогая племянница, – великодушно разрешил Клэр. И палочкой от леденца указал на улицу: – Кэбов хватает, пусть и дерут возницы втридорога, так что я с мальчиками направлюсь следом.

Так мы и поступили.

– Что за представление вы устроили, мистер Маноле? – полушутя-полувсерьёз попеняла ему я, когда «Железная Минни» тронулась с места.

Я думала, что он отшутится, но он ответил серьёзно:

– Иногда важно страх быстро обратить в смех. Когда мы жили… – он сбился на полуслове. – Гхм, когда мы поодаль от Бромли жили, люди раз пришли табор громить, многих в мясо избили. Может, за дело, может, и нет, но было это ночью, зимой, огонь до небес вспыхнул. Две лошади заживо сгорели, а вы представляете, как они перед смертью кричат? Я вот помню. А матушка нас всех обняла и говорит: «Сыны, дочки, давайте-ка сыграем?» – будто напали на нас не взаправду. Вот так, в игре, мы и бежали через лес, не успев тулуп на плечи накинуть, до соседней деревни. Мне тогда лет пять было, я потом долго болел… Ну да ладно, – улыбнулся он вдруг широко, точно хотел улыбкой стереть неприятное воспоминание. –