Железный Ворон - Ярослав Мечников

куполообразный потолок был прозрачным, и сквозь него виднелось серое небо и плывущие облака. Стены были сделаны из светлого, почти белого камня, а пол — из тёмного, отполированного дерева. У одной из стен горел камин, но пламя в нём было не оранжевым, а ярко-синим. Удобные диваны и глубокие кресла были расставлены вокруг низкого столика. Вдоль стен тянулись книжные полки, но на них стояли не только книги, но и множество магических артефактов: вращающиеся сферы, модели звёздного неба, какие-то кристаллы, пульсирующие мягким светом.

Из этой гостиной вело несколько дверей из тёмного дерева.

— Это Башня Магистров, — прервал тишину Степан Игнатьевич. — Вернее, один из её жилых уровней. Здесь живёте вы и ещё двое студентов, находящихся под особой опекой. Ваши апартаменты — та дверь, слева от камина.

Он указал на одну из дверей.

— Еда будет появляться на этом столике трижды в день. В ваших комнатах есть всё необходимое, включая учебную библиотеку. Выход из Башни для вас закрыт до особого распоряжения ректора. Я буду навещать вас каждый день для осмотра.

В этот момент одна из других дверей открылась, и из неё вышел молодой человек. Он был примерно моего возраста, может, чуть старше. Высокий, худощавый, с иссиня-чёрными волосами, свободно падающими на лоб, и очень бледной кожей. Он был одет в простую серую рубашку и тёмные брюки. Но что сразу бросилось в глаза — это его взгляд. Тёмные, почти чёрные глаза смотрели на мир с такой вселенской скукой и усталостью, словно он прожил уже не одну сотню лет.

Он лениво скользнул по мне взглядом, затем перевёл его на лекаря.

— О, Матвеев. Привёл новенького в наш элитный клуб? — его голос был тихим, с лёгкой насмешливой хрипотцой. — Чем провинился на этот раз? Сжёг библиотеку? Превратил ректора в жабу?

Он подошёл к одному из кресел и с преувеличенной усталостью рухнул в него, закинув ногу на ногу.

Глава 9

Я проигнорировал слова черноволосого парня. Его язвительный тон и вызывающая скука сразу настроили меня на оборонительный лад. Вступать с ним в перепалку, не зная, кто он и что здесь происходит, было бы глупо.

Вместо этого я сделал шаг к Степану Игнатьевичу и, чуть отведя его в сторону, понизил голос до шёпота. Моё лицо, я был уверен, выражало растерянность.

— Лекарь Матвеев, скажите… это вообще кто? Я совсем его не помню.

Степан Игнатьевич едва заметно вздохнул.

— Это княжич Дамиан Одоевский, — так же тихо ответил он. — Его род — один из древнейших. Он находится здесь… по схожим с вашими причинам. Под защитой ректора. Не обращайте на него внимания. Он со всеми так разговаривает.

Черноволосый — Одоевский — лениво наблюдал за нашим перешёптыванием, и в уголке его губ играла слабая, насмешливая улыбка.

— Ну-ну, Матвеев, не шепчитесь, — протянул он со своего кресла. — Я не кусаюсь. По крайней мере, не без веской причины. Итак, Воронцов, — он перевёл свой скучающий взгляд на меня, — я повторю вопрос. Какова причина твоего занесения в Красную книгу? Покушение? Неудачный ритуал? Или просто надоел своему папочке? Последнее я бы понял.

Степан Игнатьевич бросил на Одоевского строгий, предупреждающий взгляд.

— Княжич Одоевский, я бы попросил вас проявить сдержанность. Княжич Воронцов пережил тяжёлую ночь.

— О, я в этом не сомневаюсь, — лениво отмахнулся Дамиан. — У всех, кто сюда попадает, ночи тяжёлые. Это, можно сказать, вступительный экзамен в нашу весёлую компанию.

Он уставился прямо на меня, и его скучающий взгляд на мгновение стал острым и пронзительным, словно он пытался заглянуть мне под кожу.

— Так что, Воронцов? Язык проглотил? Или ты из тех, кто предпочитает молчать и строить из себя загадочную жертву?

Он ждал ответа. Его провокация была прямой и неприкрытой. Лекарь рядом со мной напрягся, готовый вмешаться.

Слова Одоевского были как соль на свежую рану. Вся усталость и страх мгновенно сменились глухим раздражением. Я устал быть жертвой. Я устал быть мальчиком для битья.

Я отстранился от лекаря и сделал шаг вперёд, к креслу, в котором развалился Дамиан.

— Так, слушай, как там тебя… Дамиан? — я намеренно произнёс его имя с ноткой пренебрежения. — Это вообще что за имя такое? Взял себе творческий псевдоним, чтобы выделиться из серой массы и прослыть умником?

Я остановился в паре метров от него, глядя на него сверху вниз.

— Предупреждаю один раз. Веди себя со мной попроще. Договорились?

Тишина в гостиной стала почти осязаемой. Степан Игнатьевич за моей спиной замер, очевидно, не ожидая от меня такой прямой агрессии.

Дамиан Одоевский не вскочил. Он не изменился в лице. Но что-то в нём переменилось. Скука в его глазах исчезла, уступив место живому, холодному интересу. Он медленно, почти лениво, снял ногу с ноги и чуть подался вперёд.

— Ого, — протянул он тихо, и в его голосе больше не было насмешки, а была… оценка. Словно хищник, встретивший другого хищника. — А в тебе есть огонь, Воронцов. Я уж думал, ещё один унылый аристократ, который умеет только плакать по ночам в подушку.

Он усмехнулся, но на этот раз усмешка была другой. Не издевательской, а скорее… одобрительной.

— Ладно. Принято. Ты не любишь прелюдий. Я тоже. Будем «попроще».

Он снова откинулся на спинку кресла, но теперь вся его поза говорила о внимании, а не о скуке.

— Моё имя не псевдоним. Оно настоящее. А вот на вопрос ты так и не ответил. Я спросил, что ты здесь делаешь?

В этот момент третья, до этого закрытая, дверь открылась, и из неё вышла девушка. Она была невысокого роста, с копной огненно-рыжих, вьющихся волос, собранных в небрежный хвост. Её лицо было усыпано веснушками, а зелёные глаза смотрели с живым, любопытным выражением. Она была одета в простую холщовую рубаху, перепачканную чем-то похожим на глину, и рабочие штаны.

— Опять вы с утра пораньше собачитесь, — произнесла она с лёгкой укоризной в голосе, вытирая руки тряпкой. — Дамиан, ты не мог бы хотя бы день не задирать новичков?

Она увидела меня и улыбнулась. Широко и открыто.

— Привет! Я Лина. Не обращай на него внимания, он просто язва. Добро пожаловать в нашу тюрьму для особо одарённых.

Появление девушки было как вспышка света в сумрачной комнате. Ух ты, какая огненная, — была моя первая, абсолютно неконтролируемая мысль. И тело