Крестьянский король - Никифор Гойда

горсти крупы, весной будем смотреть в пустую ладонь. Мы не теряем, мы сеем следующее лето. Савелий поднял глаза и тихо сказал, что так делали его дед и прадед в худые годы. Сразу словно полегчало.

Шестое. Замены и нехватки. Горчицы мало. Значит будем работать тем, что у нас есть. Сидераты можно заменить смесью. Там, где нет горчицы, идёт рожь в молочной спелости для запахивания. Там, где нет ржи, идёт овёс с клевером, если раздобудем горсть, а если нет, идёт пареная крапива и резаная осока. Это не волшебная палочка. Но это честная зелёная еда для почвы в конце лета. Я добавил решение на крайний случай. Если не хватит никакой культурной зелени, мы пройдёмся по окраинам и снимем верх мятлика и лисохвоста на семя. Посеем по влажной полосе в две кромки. Он взойдёт быстро и даст нам чем накрыть землю к августу. Роман усмехнулся уголком рта. Это можно сделать за один вечер, сказал он. И я понял, что он уже распределил в голове, кто пойдёт по левому краю, а кто по правому.

Седьмое. Сенокос. Коровам нужен корм. Зимой не меньше тонны на каждую. Полторы лучше. Мы не вытянем всю норму только нашими руками. Но мы обязаны снять весь ровный травостой по берегу ручья и по низинам, которые держались тёмными в утреннем тумане. Я предложил построить косовищные смены. Две тройки мужчин с рассвета до девяти и с вечера до сумерек. Женщины и подростки в это время вяжут гребни и переворачивают валки. Лёньке поручили командовать переворотом в детской половине. Он вытянулся и сказал серьёзно, что справится. Взрослые улыбнулись, но не свысока. Так рождаются настоящие дела.

Потом я замолчал, чтобы дать словам лечь. В круге стояла тишина. Я видел по лицам, что люди в уме уже раскладывают дни и часы. Тишину первым снял Никита. Он сказал просто. Нас сорок один. Но считать будем на пятьдесят. Пусть останется. Пусть лучше весной посмеёмся над лишней кадкой капусты, чем зимой посмотрим на пустую. Это был правильный финал для моего расчёта. Не мой голос, а голос хозяина двора. Он закрепил решение так, как забивают колышек у края нового настила.

Мы разошлись по делам. А работа пошла быстрее. Участок под горох задышал, как только ему дали тонкую влагу и крошку компоста. Капустная рассадка держалась терпеливо и просила лишь плотной тени в полдень. Ефим с Петром вернулись к плугу и закрепили накладку уже окончательно. Антон снял оглобли, прошёлся по ним ладонью и сказал, что дерево ещё поживёт. Матвей отвёл меня в сторону и спросил, сколько людей мне понадобится на первую борозду целины. Я сказал честно. Четверо. Один держит плуг. Второй ведёт лошадь. Двое идут по бокам и ломом поправляют пласт, если его поведёт. Он кивнул и назвал имена. Роман, Пётр, Ефим, а он сам станет у головы лошади. Так и решили.

В полдень мы сделали пробу на целине. Плуг вошёл, как будто ждал этого движения всю жизнь. Пласт поднялся и лёг на бок. Я присел и вдохнул. Запах был правильный. Не гниль и не холод. Живой хлебный душок. Мы прошли пятнадцать шагов и остановились. Больше не надо. Пусть земля поймёт, что происходит. Пусть подышит. Мы не пришли брать силой. Мы пришли звать её в работу.

Вечером ко мне подошла Дарья. Она молча положила на лавку у бочки узел с тонкой белой тканью и двумя мотками ниток. Сказала потом. Это на капустные подвязки. И ещё для мешочков под семена. Я кивнул. В таких жестах и живёт деревня.

За ужином у Никиты было просто. Каша, кислое молоко, ломоть тёплого хлеба. Никита ел молча. Гаврила спрашивал коротко. Он хотел понять, как держать корыто с водой, чтобы не размывать у порога. Я объяснил ему про узкую струйку. Он понял с полуслова. В этом доме всё держалось на том, что видно и трогается рукой.

Ночью я долго не мог уснуть. Думал про зиму. Про кадки. Про мешочки. Про две ленты бобов на целине. Про репу, которая вытянет нас в самую тёмную пору. Про горох, который станут сушить на решетах у тёплой печи. Про сенокос, где звон косы будет слышен дальше, чем любой разговор. И вдруг всё сложилось в один ровный узор. Не богатство. Достаток. Он держит людей лучше, чем суета и крик.

Утром мы вывели лошадь к первой большой борозде. Солнце ещё не успело нагреть железо. Роса лежала полосами. Я положил руку на рукоять плуга, посмотрел на Романа и сказал. Пошли. Лошадь двинулась, пласт шевельнулся и лёг. Мы шли размеренно. Не рвали, не тянули. Пахотный звук смешался с дыханием земли. На пятом проходе у меня внутри отпустило то напряжение, которое всегда держит человека в новой работе. Я знал, что мы успеем. Не всё. Достаточно.

К полудню первая лента целины была открыта. Мы дали ей час полежать и сразу прошли второй раз, но мельче. На развороте Матвей показал на низинку. Здесь вырежем маленькую чашу. Весной сюда встанет вода. Отсюда раскидаем её обратно по межам ведром. Я улыбнулся. Это уже не мои слова. Это их мысль. Значит, всё идёт как надо.

После обеда мы сеяли бобы. Короткая ладонь глубины, два зерна в гнездо, ладонь пустоты до следующего гнезда. Пальцы сами выбрали размер. Рядом шла репа. Здесь ритм другой. Узкая бороздка, щепоть, прижать крошкой, молчать. Дарья держала мешочек и подавала так, словно мы пересыпали не семя, а соль на стол. Аккуратно, без потерь. Я видел, как Лёнька считал в уме расстояние между колышками. Он уже не мальчишка у бочки. Он маленький мастер своего дела.

К вечеру мы ещё раз прошлись по участкам у дворов. Горох поднял зелёные пальцы и держал их цепко. Капуста стояла без жалоб. Компост тянул ровным терпким теплом. Пояски держали кромку. Настилы не просели. Весь день был завязан в один крепкий узел.

Я вернулся в дом Никиты, снял сапоги и сел у окна. За окном синела тропа, на которой сегодня не осталось лишних следов.

Я закрыл глаза и услышал, как в сенях Гаврила чинит рукоять вил. Дерево постанывало, как старая лошадь, но не ломалось. Я улыбнулся в темноту. В этой деревне всё будет держаться. Не на чуде. На упрямстве, на счёте, на уважении к земле и друг к другу. Этого будет достаточно, чтобы пережить зиму.

Глава 7

Утро пришло прозрачным и