Хоррормейкеры - Пол Дж. Тремблей

– Ребята в заброшенном классе орут на сидящего Глиста, поливая его гадостями.

– Дома, вечер, все как раньше.

– Новый день, в классе все то же (несколько человек с печальными лицами выражают сочувствие), аналогично в коридоре (троица ходит гордо, принимая соболезнования кивками и взмахами рук) и на пригородной улочке.

– Ребята стоят к Глисту спиной, смеются, разговаривают, отлично проводят время.

– Дома, вечер, все как раньше.

– Новый день, тот же класс (троица постоянно слышит слова сочувствия, на задних рядах многолюдно, парты стоят плотно; один из учеников роняет записку под парту Шэрон, но та не замечает ее, а Валентина замечает и прижимает записку ногой), дальше сцена в коридоре (ребята останавливаются, их обнимают и хлопают по плечу), потом опять пригородная улочка.

– Глиста избивают пластиковыми игровыми битами.

– Дома, вечер, все как раньше.

Сцены идут одна за другой, замыкаются в петлю, кадры ускоряются, набирают темп. Мы боимся, что это никогда не закончится, и у нас потихоньку оформляется мысль: а что, если все герои находятся в личном аду, даже если не осознают этого?

Затем шаблон, пусть и всего на миг, ломается…

ИНТ. ЗАБРОШЕННАЯ ШКОЛА, КЛАСС – ВТОРАЯ ПОЛОВИНА ДНЯ

Камера смотрит на дверь класса изнутри. Это вид не с точки зрения Глиста, а с нашей. Мы как будто остались с ним на ночь, как будто остаемся каждую ночь, чтобы убедиться, что он покорился, что он все еще здесь. Мы делаем с Глистом то же, что и троица друзей. Мы соучастники.

Дверь открывается. Входят остальные.

Глист сидит на своем месте, на символах. Может, он возвращается спать в подсобку, а может, так и сидит вечно на рисунке.

Кожа вся в синяках и царапинах. Он устало поднимает голову.

Маска на его шее больше не болтается. Резиновые складки, которые когда-то почти комично трепыхались у подбородка, будто срослись с кожей. Между маской и шеей Глиста больше нет резких линий и жестких границ.

Если подростки это и видят, то никак не реагируют. Они окружают Глиста и садятся рядом.

Рюкзака в этот раз ни у кого нет.

Валентина извлекает из кармана пачку сигарет. Карсон достает зажигалку и протягивает ее Валентине.

Глист остается сидеть на своем месте с символами.

Валентина прикуривает, заправски затягивается, кашляет на выдохе и хихикает.

Без предупреждения она тушит сигарету о плечо Глиста.

Он визжит от боли – чертовски страшно визжит. Медленно поднимается на ноги и отступает в ставший уже родным угол.

Подростки тоже встают и снова полуокружают Глиста.

Карсон прикуривает сигарету, не кашляя, и тушит ее о живот Глиста.

Клео следует его примеру и прожигает грудь Глиста, пока тот пытается прикрыться.

Когда кто-то тушит сигарету, остальные прикуривают заново. Они тушат сигареты обо все части тела Глиста.

Крики и плач затихают, как будто стрелки часов прямо перед тем, как остановиться. Глист больше не защищается от подлых атак бычками.

В классе дым стоит коромыслом. Троица кашляет, хрипит, хрюкает и продолжает обжигать Глиста. Сцена невероятно долгая и муторная: если первые ожоги вызывали шок и волнение, то теперь мы не знаем, чего ждать и сколько придется терпеть. Но пачка сигарет наконец пустеет.

Трое выходят из задымленного класса.

Глист, как и положено, остается. Он весь в красных рубцах, свидетельствах жестокости. Пол у его ног усыпан окурками.

Глист выходит из своего угла, конечности трясутся. Он осматривает руки, ноги и туловище. Прикрывает ладонями глаза и дрожит. Затем выгибает спину, поднимает голову к потолку, словно волк, воющий на луну.

Глист поворачивается лицом к доске и пишет на ней мелом.

Он знает все, что здесь написано: и то, что было, и то, что будет.

Глист читает, позволяет себе читать. Мы следим за текстом, вместе с ним вращая головой. Он останавливается где-то посередине, смотрит на свою левую руку, а затем размазывает и стирает текст на доске.

Под конец ладони Глиста белы от мела. Он съеживается и, шаркая, уходит в подсобку, с виноватым видом закрывает дверь.

Он знает, что его поступок повлечет последствия.

И что гораздо хуже, наказание будет произвольным. Он не может сделать ничего, чтобы остановить или изменить грядущее.

Глава 10. Прошлое: Сигарета

Большинство порезов и синяков были настоящими. Гример Мелани сказала, что я, должно быть, легко получаю синяки, и ткнула меня пальцем в плечо, чтобы это проверить.

– Синяка нет, – говорит.

– Ага. Но рука завтра отвалится.

Мэл и Карсон нанесли мне несколько фальшивых порезов и отметин. Затем – грим на лицо и шею. А когда я уже был готов, выяснилось, что никто не взял на съемки пачку сигарет.

Упс.

Каждый переводил стрелки на другого, мы словно оказались в каком-то фарсе в духе загадки запертой комнаты. Когда гомон немного поутих, я попытался разрядить обстановку, глухо сказав через маску: «Курите то, что есть». И мне кажется, смеха было больше, чем хмурых лиц. Ну или просто память милосердна.

Валентина надвинула шапочку на лоб, испепеляя меня взглядом. Я ответил взглядом маски, но внутри съежился. Ее волновала не плохая шутка, а то, что я вообще заговорил. Глист заговорил! Я отошел от правила «если в маске, значит в образе». Валентина была очень зла и – возможно, в первый и последний раз – сильно волновалась. Она сорвала с головы шапочку и метнула ее в окно, а затем начала нарезать круги по гримерной.

Дэн, наш голос разума, сказал, что в пятнадцати минутах езды есть супермаркет и он пошлет кого-нибудь из своих помощников туда. Официальный помощник у нас был всего один, но Дэн использовал множественное число. Он бросил Марку ключи от фургона, когда тот выходил из класса. Если хотите прочувствовать момент, представьте молодого скучающего Джейкоба Марли, который идет по школьному коридору в черной футболке и джинсах, цепочка бумажника звенит, отсчитывая наши грехи. Марк был классным чуваком, прекрасно разбирался в железе, закончил инженерный факультет и был одним из немногих, кто говорил со мной даже в маске. Обычно пытался впарить пиратские кассеты, красная цена которым – пять баксов. У него могли найтись концерты любой группы, какую бы вы ни назвали.

Еще Дэн очень громко заявил, что если это худшее, что случится на съемках, то мы просто божественные счастливчики. Клео пробормотала, что нужно постучать по дереву. Мы действительно боялись суеверий и проклятий. Так что я постучал себе по голове. Не дано мне шутить, ну