Янтарная гавань - Виолетта Орлова

пару дней Диана разительно похорошела, что лишний раз показывало, настолько искренняя любовь способна преобразить человека. На ее щеках постоянно светился здоровый румянец, глаза заманчиво блестели, красивые аккуратные губы дарили чарующие улыбки, длинные, отросшие за время путешествия волосы, выглядевшие после пустыни совсем блеклыми и потускневшими, сейчас пышной блестящей гривой спускались до самой талии; без преувеличений, именно теперь девушка походила на настоящую принцессу, а вернее даже на королеву Тимпатру. Тину же повезло стать счастливым обладателем фески – колоритного шерстяного колпака с кисточкой. С новоприобретенной пузатой армутской шапкой, причудливо изогнутыми туфлями, длинным аляповатым халатом, который волочился за ним по земле, как коленопреклоненный раб за своим вельможей, Тин истинно походил на юного армутского барчонка.

– Благодарю тебя, о Лика, цвет пустыни, – немножко заунывным голосом напел Тин, лукаво глядя на сестру Тода. – Ты так много сделала для своего ничтожного слуги, что мне хочется целовать песок, которого касались твои драгоценнейшие стопы.

Лика искренне засмеялась, а Тод, напротив, бросил недовольный ревнивый взгляд на Тина, в котором читалась почти враждебность.

Худощавый Даниел Фук получил в подарок халат из черной парчи, указывающий на особый статус сборщика податей; однако, несмотря на дорогую ткань и изящный покрой, обновка совсем не подходила своему обладателю и висела на нем приблизительно так же, как на вешалке в лавке торговца. Этот костюм напоминал скорее одеяние гробовщика, а вечно унылая физиономия Даниела как нельзя лучше поддерживала данный образ. Артур, Инк и Тод получили костюмы охотников за муравьями, носившие отпечатки некоего колорита, связанного с особым родом деятельности. Так называемый «муравщик» должен был одеваться следующим образом: цветные шаровары, зауженные к щиколоткам, защищающие ноги от солнца и песка; на поясе свободные штаны перехватывались ярким кушаком, чтобы их обладатель ненароком не лишился своих шаровар во время погони, открытая жилетка без рукавов на плечи, самостоятельно распахивающаяся во время ходьбы и таким образом охлаждающая своего хозяина, и тюрбан, предохраняющий голову от теплового удара.

Диана, увидев юношей в подобных костюмах, весело рассмеялась. Один Артур выглядел гармонично, со своими беспорядочно взлохмаченными черными волосами, бронзовой кожей и по-армутски причудливой линией губ, а, например, беловолосый и белокожий Инк весьма смахивал на белую рыбу в частично отслоившемся кляре.

– Знала бы Лапка, что у жемчужного гурами столько волшебных образов, – насмешливо фыркнул Артур, своей репликой заставив белокожего юношу покраснеть до самых кончиков ушей.

– По крайней мере, отсутствие загара создает впечатление, что я белокожий господин, а ты явно смахиваешь на мальчика на побегушках, – буркнул Инк недовольно.

– Готовы? – с нетерпением поинтересовалась Лика, которой очень хотелось показать чужеземцам город. Она вручила каждому по маске, и путники, наконец, покинули стены гостеприимного дома.

Во карак калю кома, или же Тимпатру, встречал гостей во всей красе. На сей раз путники спускались вниз не по лестнице, а по широкой мощеной дороге, которая так и называлась – «Проездная». Она огибала весь муравейник по кругу и спиралью закручивалась до самых верхних жилых камер; одна ее сторона примыкала к внешней стене муравейника, а другая была своего рода панорамной, ибо открывала все, что творится внизу, на главной базарной площади. Многочисленные спиралевидные лестницы-улицы, конечно, немало портили вид, но все же не настолько, чтобы не увидеть внутренний Тимпатру, как на ладони, со всеми его мелкими деталями.

По дороге, мучительно трясясь на ходу, неспешно проезжали груженые арбы, вальяжно проходили серые ослы, которые безжалостно топтали собственный же помет; погонщики вели лошадей на мойку, повсюду блестели шитые золотом одежды, кривые армутские ножи, мелькали чьи-то босые ноги; потный птичник тащил наверх клетки с орущими курами – словом, движение было такое, что первое время ребята не знали, куда деться от встречных тележек и прохожих. Красные бумажные фонари так мельтешили, что у непривычного человека невольно могла закружиться голова. На путников никто не смотрел, ибо на этот раз они мало чем отличались от самих армутов.

– Музей находится в парке, – сказала Лика Тоду, который шел рядом и покровительственно держал ее за руку. Ребята были рады выйти из суетного, мельтешащего муравейника в прохладу прекрасных тенистых садов. И здесь – размеренная жизнь, блаженная нега, пение розовых скворцов, дремотное жужжание ворчливых пчел, дорожки, устланные бархатными коврами, старые мраморные фонтанчики с освежающей водой, а там, вдалеке за горами, размеренно бьется о берег суровое Осанаканское море…

Контраст был разителен: от суеты к спокойствию, от тьмы к свету, от гомона продавцов к трелям птиц. Внимательному путешественнику, склонному к рефлексии, Тимпатру показался бы двуличным и неоднозначным. По левую сторону от главного входа в город могли встретиться роскошные белокаменные виллы богачей, а по правую руку, тут же – дешевые бараки, где ютились бедняки. К такому контрасту сложно было привыкнуть.

Путники проходили диковинные растения, попадавшиеся им на глаза, и не успевали восхищаться. Вот растет толстая раскидистая пальма, под которой храпит какой-то полный господин, такой же волосатый, как и ствол дерева, из-за чего он практически сливается на его фоне. Чуть дальше по дороге идет молодая пара, оба в масках, но руки розовые и без морщин. На головах у них такие сложные конструкции из платков, что они и сами напоминают диковинные растения, которые, помимо прочих своих характеристик, обладают еще уникальной способностью ругаться и пихаться на ходу.

Какое-то время ребята шли по саду, пока, наконец, путь их не оборвался перед крупным помещением, с виду напоминавшим перевернутый глиняный горшок, темно-коричневый, шероховатый, с многообещающей надписью на указателе: «Музей, посвященный экспедиции досточтимого Корнелия Саннерса, прославленного беруанского путешественника, бриллианта науки».

– Невероятно! – присвистнул Артур. Юноша был, без преувеличения, в нетерпении; ему, как человеку, в принципе, увлекающемуся экспедициями, было очень любопытно подробнее узнать о путешествии Корнелия, но еще более его интерес усиливался при мысли, что приобретенные знания помогут в поисках Ирионуса. Неужели сейчас он возьмет в руки оригинал рукописи – те самые записи, которые исследователь собственноручно заботливо оставлял своим чернильным пером при свете лучины, сидя где-нибудь у костра? Артур первым шагнул в полумрак музея, за ним прошли и все остальные. Внутри было тихо, уютно, немного торжественно, как в обители кабинетного ученого, пахло чернилами и свежим пергаментом, освещения почти не было, но в этом угадывалась своя логика – хорошо подсвечивались лишь экспонаты, что сразу притягивало внимание посетителей. У входа на трех подушках, набитых тростниковым сахаром и сложенных пирамидкой, с удобством восседал толстый билетер. Он монотонно жевал сакыз и покачивал круглой заросшей головой, отчаянно борясь с полуденной дремотой.

Когда зашли посетители, мужчина, не ожидавший гостей, от неожиданности подпрыгнул на подушках и