Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

– О тебе и вопроса нет. Хорошо, Иван в кутузке.

– Хорошо?

– Ну да. На него подумали б на первого.

– А что думать, если замерзли?

– Мало ли. Всегда хорошо иметь под рукой виноватого. Отчитаться: подозреваемый схвачен. Или еще зачем. А так Иван у них, и взятки с Ивана гладки. Ну, ладно, иди, дел сегодня никаких. Кстати, с обеда закрыли Дубравку.

– Как закрыли?

– Следом за Зениными и Коваль собрался. Решил в город к сыну податься. Сначала в гости, а там как получится. Его и завернули: никуда из Дубравки уезжать до распоряжения не велено.

– Получается, мы под домашним арестом?

– Получается. Ладно, ты иди, Володя, иди. И помни…

– Ничего не видел, ничего не слышал.

– Точно. Легко и сладостно говорить правду в лицо полицаям. – Он посмотрел на меня, ожидая отклика. Не дождавшись, вздохнул, махнул рукой.

Наверное, он что-то процитировал. То, что, по его мнению, должен знать каждый порядочный человек. Пароль. Но я не понял. Не в ту школу в детстве ходил.

Да еще синдром Д. Этот синдром как раз из школы. Д – значит деменция. Слабоумие. Еще одна плата за метаморфоз. Интеллект снижается на двадцать-тридцать пунктов ай-кью. Правда, восстанавливается за двое-трое суток. Доказано опытным путем. Потому перед метаморфозом следует тщательно продумать свои действия, а затем неуклонно следовать им. Звучит как статья полевого устава.

Собственно, так оно и есть. Только не полевого, а учебного. Можно сказать, школьного. Правда, свою школу я не окончил, не успел. Едва до середины обучения дошел. Но выпускной экзамен выдержал, раз уцелел. В отличие от остальных. Хотя тогда, при ликвидации школы, я об уставе забыл.

Потому, может, и живу до сих пор. Оно, конечно, жизнь незавидная, но эта жизнь – мой университет. В другой не поступал. И диплом историка приобретен мной за деньги. Небольшие, поскольку историки сейчас не в цене. Никто не проверяет дипломы историков на подлинность. Не окупается эта проверка, никакой прибыли не сулит.

Вот оно, ослабление интеллекта в действии. Не могу сосредоточиться, растекаюсь мысью даже не по древу, а так…

Я вышел к околице, пошел в стан разрушителей. Имею право. Праздный, глупый человек. Не настолько глупый, чтобы приближаться на расстояние опознания. Издали посмотрю.

Преступника тянет на место убийства? Я не ощущал себя ни преступником, ни убийцей. Давно не ощущал. Собственно, никогда. В школе учили: мы живем, чтобы защищать своих. Если для этого нужно уничтожить врага – уничтожай.

Подмена слов, вместо «убить» думай «уничтожить». Правда, в школе учили еще: кто свои, а кто враги, определяют командиры и начальники. Они знают многое, чего неведомо нам.

Теперь же приходится решать самому.

Решаю, как умею. Свои – те, кто рядом, кого знаю, кому хочу добра. Враги – те, кто хочет зла своим. Ну, и мне тоже. Примитивно? Что делать. К тому же после трансформации умно думать мне сложно. Почти невозможно. И «почти» здесь для вежливости.

На границе Дубравки ни часовых, ни столба с гербом. Условная она, граница. Вроде горизонта.

И я один. На богатырскую заставу никак не тяну. Правда, были и другие, следы на снегу показывали, что человек двадцать меня опередили.

Лагерь разрушителей передо мной – как на макете местности в тактическом кабинете. Балок ОМОНа, балок строителей, техника строителей, четыре автомобиля, люди – числом до двенадцати. Я присмотрелся: тела не убирали. Это лишь сказка скоро сказывается, да и то не всякая.

Похоже, суета средней степени. Никаких вертолетов, никаких генералов. Но и не одинокий газик, как это бывает при гибели обыкновенного селянина.

Из балка выходили люди, некоторые замечали меня. Кто может долго стоять на двадцатиградусном морозе? А главное, зачем? Потому задерживаться я не стал. Повернулся и побрел назад, подозрительно оглядываясь. Клюнули. Один идет за мной.

Умен я или глуп, но дело просто не кончится.

Вряд ли.

5

«У Марселя» – ресторанчик с претензиями. Во-первых, здесь средиземноморская кухня, во-вторых, каждый может, поднявшись на крохотную эстраду, читать стихи. Любые – Ахматовой, Бродского, Пушкина. Но обыкновенно читают самодельные, свои. В-третьих, что особенно приятно, для творческих людей и их гостей, числом не более двух, давалась скидка на все, кроме спиртного. Изрядная скидка, не пять процентов, а все пятьдесят. Впрочем, чтение стихов и скидки полагаются лишь по понедельникам.

Но сегодня как раз понедельник, и потому Сергей с Ларисой и Антоном сидели за столиком в писательском углу, подальше от угла поэтического. Писателей, кроме Сергея, сегодня не было – в смысле, писателей настоящих, с изданными рассказами, повестями и романами. Парочка любителей из тех, кто публикуется в сетевом самиздате, не в счет, скидки им не полагались. Любители сидели поодаль и с уважением смотрели на Сергея: что ни говори, а Огаревск – городок провинциальный, люди творческие были наперечет, и, хотя Сергей был негром, кому надо знали: этот негр – наш негр.

За ужином – а угощал с нежданного гонорара Сергей – они говорили о разном. О том и о сем. Времени хватало, пили они немного, бутылку шабли на троих. Антон алкоголем не увлекался, боялся спиться, Сергей же с Ларисой не увлекались и подавно: кормила голова ясная, а не туманная, да и трудно после пьяного вечера возвращаться к изнурительному ритму сборщика строчек или учителя Первой гимназии.

Наконец, уже за десертом, Сергей перевел разговор на случившееся в Дубравке.

– Странное случилось. Непонятное. ОМОН областной – там народ безбашенный, но чтобы четверо одновременно приняли смертельную дрянь? Шприцов нет. Нюхнуть что-нибудь, колесико проглотить, да, могут. Но не смертельное, а чтобы завестись. И тут промахнуться можно, всяко бывает, но не вчетвером же. Да что я, не видел торчков, скопытившихся от передоза? Другое тут. Совсем другое.

– Какое?

– Был такой козел у немцев – обергруппенфюрер Гейдрих. Козел – его кличка среди сослуживцев-гестаповцев. Белокурая бестия, словно с плаката сошел. Спортсмен, на скрипке играл, четыре языка знал и при этом оставался сволочь сволочью. Правая рука Гиммлера, рейхпротектор Богемии и Моравии. Англичане подготовили диверсантов, чеха и словака. Диверсанты Гейдриха грохнули, а немцы в ответ уничтожили деревню Лидице и много чего еще.

– И? В чем сходство-то? Кто Гейдрих, кто диверсанты?

– Сходство в Лидице. Только сходство обратное. Дубравка обречена изначально, а теперь…

– Что теперь?

– Теперь как их разгонишь? Разогнать – отпустить на все четыре стороны. А если открыто уголовное дело, как же отпустишь?

– А оно открыто, уголовное дело?

Антон подумал.

– Пока нет. Их ведь в область увезли, там вскрывать будут. Не у нас. Потому какое