Марс, 1939 - Василий Павлович Щепетнёв

Капитан и лейтенант поднялись было с ним, поднялись споро, без заминки, но майор махнул рукой:

– Оставайтесь здесь.

В сумерках они подошли к бульдозеру. Сидоров достал фонарь, мощный, что прожектор.

Тело омоновца в кабине бульдозера Петров осмотрел внимательно. Но поверхностно. А как иначе? Потом всей группой обошли остальных. В тишине. С полным уважением к смерти.

И вернулись в балок.

– Ваше мнение? – спросил следователь.

– Какое уж тут мнение… Вам думать. Но на бунт никак не похоже.

– Бунт?

– Сиречь массовое вооруженное выступление, направленное на свержение существующего строя.

– С этим порядок. Никаких признаков массовости, никаких признаков вооруженности, – согласился следователь.

– Тогда мы спокойны, – сказал Петров.

– Спокойны? А на то, что погибло четверо отличных парней, тебе плевать? – В тепле к майору ОМОНа вернулась злость.

– Майор, ищешь виновных? Может, я виноват, а? Ты скажи, не стесняйся. А если стесняешься, вспомни: это твои парни погибли, майор, твои и ничьи более. Почему погибли, разберутся. Если мешать не будешь.

– Сами не мешайте, а уж мы разберемся. – Но позволил капитану и лейтенанту себя усадить.

– Ладно. Мы, пожалуй, отправимся отсюда, пока целы. Если будет что новое по нашей части – сообщайте сразу.

– По вашей? – спросил следователь.

– По части отдела Эс. Можете через министерство связаться, а можете и напрямую.

– Напрямую – это куда?

Петров достал три визитки С. Одну дал следователю, две положил на стол.

Потом попрощался за руку со следователем, остальным кивнул.

Они вновь вышли под небо. Глубокое небо, звездное, а над горизонтом огромная луна.

И рядом техника с замерзшими омоновцами.

Подъехала санитарная машина.

– Где тут трупы?

– Это не к нам, мы тут просто погулять… Вон, в балке начальство, – направил санитаров Иванов.

Они забрались в машину. Мороз нешуточный, но выстудиться автомобиль не успел.

Иванов запустил двигатель, включил печь.

Они отъехали на полкилометра, остановились. Было видно, как из балка вышли люди и пошли к строительной технике.

– Итак, какие соображения? – почти повторил вопрос следователя Петров.

Начал Сидоров:

– Следователь ничего не скрывает. Озадачен, немного напуган, но ничего личного, в смысле – относимого непосредственно к нему. Просто страшно. Хочет поскорее очутиться подальше. Те, кто с ним, – тени, собственные эмоции вторичны. Омоновский майор зол, напуган и опасен. Готов к действию. Ждет чего-то или кого-то. Капитан и лейтенант боятся ответственности, но майора боятся больше. Все трое под воздействием психостимуляторов. Грязный первитин или что-нибудь вроде этого. От мертвых никаких сигналов не уловил.

Помолчали, раздумывая.

Иванов кашлянул.

– Да?

– На глазок – постановочная сцена. Убили и рассадили, как кукол. Для устрашения. Меня напугало, – сказал Иванов.

– Убили?

– Или убил. Но это трудно. Я бы точно не смог одновременно четверых, и чтобы как новенькие, без следов.

– А если по очереди?

– Ну, по очереди…

– Следовательно, нам ясно, что ничего пока не ясно, – подвел итог Петров. – Едем в Огаревск. Спать и ждать.

По пути он проверил почту. Пространство окрест Дубравки не было интернетизировано («Коммунизм плюс интернетизация всей страны»), но автомобиль умел многое.

4

Я спал до полудня. Просыпался на минуту-другую, хватал кусок сала, колбасы или сыра, проглатывал и засыпал снова. Метаморфоз штука затратная, и золотое правило «выигрываешь в одном – проигрываешь в другом» обойти невозможно ни в механике, ни в биологии. Легенды о вампирах и вурдалаках, проводящих недвижно дни в гробах, не на ровном месте возникли.

Мертвый сон я позволить себе не мог: вдруг кто придет по мою душу? Замка, в смысле – крепости, у меня нет, преданного слуги тоже нет, собрата-вурдалака, стоящего на часах, покамест стая переваривает ночную трапезу, опять нет. Вот и сплю вполглаза, вполуха, вполноса. С другой стороны, я же не всю ночь бегал по лесам, даже не половину, и к полудню проснулся восстановившимся если не полностью, то на большую часть. Умылся, побрился, переоделся и причесался. Погляделся в зеркало. Ботан, и больше ничего.

Вышел во двор. На улицу. Никого.

Не то чтобы я ждал облавы. Не сразу, нет. Здесь все-таки центр России, почти Подмосковье, хоть и весьма дальнее. Начальства много, начальство близко. Никто ответственность на себя брать не станет – из большого начальства. А с налета, с поворота… ОМОН – это вам не спецназ. Далеко не спецназ. Тут своей шкурой рисковать не желают. Выгоды нет своей шкурой рисковать. Не затем в ОМОН идут – своей шкурой рисковать.

Но виноватых искать будут. Как только определят причину смерти, так и начнут искать. И даже раньше: смерть полицейского есть смерть полицейского, а уж четыре смерти для центра России пока штука непривычная.

Я шел по Дубравке. Притихла Дубравка. То ли вчерашнее переживает, то ли завтрашнего боится.

Шел я не просто так, а к Макару Степановичу, неформальному старосте нашего поселка. Узнать, что делать. И как. Вполне естественное желание для ботана. На улице повстречал троих односельчан, обменялись ничего не значащими приветствиями, и только. Победного духа не было, откуда же ему взяться. Но не было и разрушителей, что порождало надежду. Надежду призрачную, ни на чем не основанную, и потому говорить о ней не хотелось из опасения сглазить. Тем более не хотелось говорить со мной. Какая от меня польза?

У дома Макара Степановича никого не было. Я поднялся на крыльцо, постучался. Дверь приоткрылась.

– А, Володя. Заходи быстрее, не студи.

Я зашел.

– Зенины уехали, – сказал Макар Степанович. – Подхватились и уехали.

– Не слышал.

– Они тихонько, а ты все ж не рядом живешь. Поутру собрались, едва солнце взошло. «Копейка» на ходу, сели и укатили. Вернутся, нет, никто не знает. И будет ли куда возвращаться.

– Поутру я спал. После вчерашнего замерз, принял для согрева стопку на ночь, потом еще…

– Ты, оказывается, пьешь? Ну, вчера я и сам с мороза, под пургу… И не только я.

– Понятно, – поддакнул я.

– Я не о наших. Полицаи до смерти упились. То есть буквально до смерти. Выпили, пошли на бульдозерах кататься. Там и замерзли. Их утром нашли. Потому и не ломают ничего сегодня: тела-то в кабинах. Пока то, другое…

– Понятно, – протянул я.

– И эти, строители-ломатели… Им не хочется в кабины садиться, где мертвецы, премии требуют. Так им пообещали освятить технику. Тоже время нужно. Я почему знаю – приходили ко мне.

– Омоновцы?

– Нет, наши, районные. С ними поговорить хоть можно, – правда, о чем говорить? Никто ничего не видел и не слышал. Где они с бульдозерами, а где мы. Разве что услышишь?

– Я тоже ничего не