Фантастика 2025-51 - Антон Лагутин

На некоторое время, признаюсь, я оцепенела от изумления – и не нашла ничего лучше, как обернуться к стоявшему у основания лестницы мистеру Чемберсу и прошипеть:

– Почему вы стоите как истукан?

Он, казалось, смутился, и ответил, немного запинаясь:

– Но, миледи, это же дело семейное, как можно встревать…

От злости кровь у меня прилила к лицу. О, да! Пускай муж колотит жену, пусть жена таскает за волосы детей и все вместе они сживают со свету дряхлую прабабку ради наследства – никто и не подумает вмешаться, ибо это дело семьи. Пока кто-нибудь не умрёт, разумеется. Уж тогда-то газеты поднимут вой, потеряет покой Управление спокойствия, а возмущённая общественность испустит слитный вздох порицания, и преступившие закон непременно будут наказаны. Но пока вас не убили – или, скажем, если убили недостаточно жестоко – на помощь и не надейтесь.

Ибо, как всем доподлинно известно, влезать в семейные дрязги – ужасно, ужасно некрасиво.

– Что здесь происходит? – громко спросил Клэр, и голос его, и так не слишком приятный, сорвался в конце на какой-то пронзительный взвизг. – Что вы себе позволяете в чужом доме?

Может, госпожа де Нарвенья и не поняла, что именно ей говорят, но ответила оглушительной тирадой. Тут же испуганно залопотал её супруг, свободной рукой неловко пытаясь закрыть опустевший саквояж; пронзительно взвыл клаксон на площади, и Томмазо, стоя на пороге, взволнованно затараторил, запричитала Нунциата, прижав ладони к щекам, выругался непристойно Клэр, зашевелились мальчишки, наблюдавшие за всем этим безобразием с верхней площадки, а Паола дрожащим голосом принялась повторять: «Не хочу уезжать, матушка, выслушайте, не надо, не желаю возвращаться, что мне там делать…»

И в тот самый момент, когда голова моя готова была уже лопнуть от невообразимого шума, сеньора Ортезе, распахнув белесоватые глаза, необыкновенно чистым контральто пропела на весь холл:

– Силентио!

И, что самое удивительное, действительно все замолчали.

– Силентио, – повторила сеньора Ортезе уже тише, но столь же внушительно. И – продолжила на прекрасном аксонском: – Паола, милая, за минувшие дни я так много услышала о том, чего ты не хочешь. И ни слова о том, что ты хочешь. И, пока я не услышу, я буду считать, что своих желаний у тебя нет, а потому справедливо заменить их чужими. Итак?

Клотильда начала было что-то бормотать, но хватило одного подслеповатого и вроде бы незлого взгляда, чтоб она утихла. Паола наконец отдёрнула руку и, скрестив запястья на груди, застыла – а затем ответила еле слышно, однако твёрдо:

– Я хочу оставаться рядом с людьми, которых люблю. – И добавила ещё тише: – И это не вы, матушка, и не вы, отец. Простите. Я пыталась, но… Простите.

Сеньора Ортезе, как ни странно, удовлетворённо кивнула:

– Ну что ж, ты слышала, Кло. И не делай вид, что не поняла. Наша маленькая Паолучча остаётся. Сеньорита Валтер, благодарю за гостеприимство.

Она добавила что-то по-романски, обращаясь к прислуге; Нунца тут же засеменила к побледневшей Клотильде де Нарвенья и увела её под локоток; Томмазо вместе с отцом семейства споро вытащили наружу багаж. В дверях сеньора Ортезе задержалась и добавила на прощанье, обернувшись к Паоле:

– А покров я тебе всё же оставила, там, в голубой комнате. Примерь, милая. Белое тебе к лицу, что б ты ни думала, и каждой девушке надо хотя бы раз в белом покрасоваться.

И вышла.

В холле стало оглушительно пусто. Мне хотелось броситься Паоле, немедленно обнять её, успокоить, спрятать подальше от любопытных глаз и поговорить по душам, но я не двигалась с места, парализованная внезапной догадкой, даже двумя.

Во-первых, семейство де Нарвенья, очевидно, знало аксонский язык; вполне логично, ибо где бы ещё юная Паола перед побегом из дома выучила его? Так что все едкие замечания Клэра, несомненно, находили адресата.

Во-вторых, настоящей главой семьи была не шумная Клотильда, а тихая сеньора Ортезе.

В-третьих, она прекрасно знала, что Паола никогда не выходила замуж и не становилась вдовой, а значит все ухищрения Особой службы обеспечить приличную предысторию ничего не стоили под полуслепым взглядом одной пожилой особы.

«Вот дядя Рэйвен расстроится, когда узнает, – пронеслось в голове. – Или наоборот, посмеётся?»

– Безумные романцы, – тяжко вздохнул Клэр, опираясь на перила. – Кажется, у меня теперь мигрень и множество лишних забот, и я даже не знаю, что страшней. Мало было хандры у Джула… Итак, приступим. Мисс Смолл, извольте собрать вещи миссис Мариани и саквояж – и вернуть в её комнату. Мистер Чемберс, ступайте с глаз моих долой, пока я не передумал и не устроил вам выволочку. Мальчики – брысь отсюда в библиотеку, чтоб к вечеру все наизусть умели читать «Слово о любопытстве» Мартины Благочестивой. Да, юный баронет, вас это тоже касается, прикрываться ковром бессмысленно. Любезная племянница… – он запнулся. – Рекомендую красное сухое, позапрошлого года, очень способствует успокоению. Миссис Мариани…

Она отчётливо вздрогнула.

– …сочувствую вам. В утешение могу сказать только, что семью не выбирают, и лично мне никто не причинил столько зла, как родной отец. А теперь – всего наилучшего. Джул! – капризно прикрикнул он, поднимаясь по лестнице. – Джул, если ты немедленно не найдёшь мне что-нибудь от головной боли, клянусь, у тебя станет одним хозяином меньше.

Указания его были исполнены даже раньше, чем он поднялся на нужный этаж – впрочем, в способности Клэра управлять людьми я никогда не сомневалась. А вот его умение сочувствовать, признаюсь, поразило меня до глубины души.

Воистину – человек полон сюрпризов.

Позже, когда мы с Паолой немного пришли в себя – поспособствовал этому плотный завтрак и крепкий кофе, а никак не вино, разумеется – она объяснила, что произошло внизу и почему семейство де Нарвенья столь внезапно засобиралось восвояси.

– Я сама виновата, – призналась она. – После того как мы вернулись в особняк, я первую ночь почти не спала. Как проклятая, вспоминала и вспоминала – и амфитеатр, и фургон этот, и то, что потом… – она запнулась, вздрогнув. Меня тоже передёрнуло, стоило подумать об оторванной голове Тисдейла. – А матушка была такой заботливой, расспрашивала меня, сочувствовала. Признаюсь, я рассказала больше нужного, и на неё некоторые фрагменты истории произвели излишнее сильное впечатление.

Я пригубила кофе; он так густо пах лавандой, что походил, скорее, на успокоительную микстуру.

– Излишне сильное? Никогда не слышала, чтобы так деликатно кто-то описывал истерический