Драконий век - Д. Дж. Штольц

Лицо пожилого наемника прикрывала пестрая куфия. Его глаза были серо-синими, а некогда светлая кожа вокруг них спеклась под ярким солнцем. К тому же он на полголовы возвышался над своими людьми. «Он тоже из Дальнего Севера. Северный язык для него родной, потому и говорит на нем так свободно, хотя заметно, что давно не пользовался им. Хорошо, что этот человек не заходил в лачугу, – подумал Филипп. – Услышь он наш разговор, начались бы проблемы».

Пожилой наемник взгляд выдержал и кивнул сам себе.

– Точно капитан, не ниже, – подтвердил он. – Ладно, не хочешь говорить, не надо. Тем более неважно, кем ты был… Ты стал рабом. Тебе поставят клеймо, и будешь подчиняться хозяину до последнего вздоха. Покажешь себя опытным и умелым, получишь кое-какие привилегии. Все то же самое, как на Севере, разве что вместо знамени лорда клеймо на щеке.

– Халлик! – позвал его толстый южанин.

Наемник ушел вперед. Шумные кварталы остались за их спиной, стало тихо, и только скрипел песок под ногами. Филипп осмотрелся. Время пришло. Цепь между его кандалами лопнула. Два охранника, слева и справа, погибли прежде, чем поняли, что случилось. Другой, идущий позади, вскрикнул, но ему проломили лицо железом оков – и он рухнул наземь. Кровь толчками залила песок под ним. Едва успев достать саблю, четвертый охранник отлетел в стену от пинка в живот и выронил ее.

Когда остальные охранники сообразили, в чем дело, Филипп уже подхватил оружие и рассекал их.

С опозданием толстяк обернулся на вскрики. Высокий наемник сразу сообразил, что битва обернется для них погибелью – слишком скор и быстр раб для человеческого глаза. Схватив пузатого южанина, он поволок его прочь в проулок. Тот противился, бранился и ничего не понимал, ведь против одного раба было несколько человек с оружием наголо. Только опыт наемника и спас его. Вдвоем они пропали за многочисленными кривыми поворотами, но Филипп за ними не погнался. Когда все охранники попадали наземь, а трое невольников вжались в стену и молились, он стащил с одного трупа штаны, халат и куфию. Быстро переодевшись, он сбил кандалы и попытался надеть сандалии, но ни у одного юронзия не нашлось подходящего размера. Их ступни были слишком маленькими. Тогда Филипп заторопился обратно босым, чувствуя, как швы на его животе разошлись и прикрытая халатом рубаха пропитывается теплой кровью. У него на миг помутнело в глазах, но он заберет Уильяма любой ценой.

* * *

Вот только Юлиана уже подводили к краю огромного базара. Удрученные своим положением рабы еле передвигали ногами и прощались друг с другом. К ним приблизился рыночный колдун. Он поглядел на караван-баши, а вернее, на его кошель на поясе и ухмыльнулся. Караван-баши кошель поправил, точно переживая за его наполненность, и хмуро спросил:

– Что, снова монет хочешь?

– Тебе известны законы Рабского простора. – И колдун повторил заученную фразу: – «Каждый раб без клейма, который попадает на Большой базар, должен…»

– Я все это знаю! Знаю! Но это поборы ни за что! Что с ними будет? Куда они денутся с базара? Что они смогут сделать охране? Это же мирные поселяне – скот, выращивающий траву.

Колдун цокнул языком:

– Законы нарушать нельзя.

– Вы думаете, у нас, караванщиков, золота как песка? Знаешь, сколько стоит найм охраны, корм для людей и верблюдов? После одного перехода по пустыне у меня остается только на еду. Только на нее! Я ношу один халат четыре лета, на нем заплаток больше, чем на тюках.

– Бедные караванщики, – скривился колдун. – Только мне шепнули, что ты уже успел продать нескольких рабов вне базара. А за них не уплачено, да? Еще и без клейма?

Закатив глаза, бородатый караван-баши отсыпал колдуну монет, и тот покружил под нашептывание заклинание вокруг невольников, скованных длинной цепью. Коснулся он и кандалов, и самой цепи, пока не заметил, как с другой улицы выводят другую цепочку невольников, и не ринулся уже туда, чтобы пополнить казну базара.

– Хамада у помостов, – бросил он через плечо. – Обратись к нему, когда надо будет отстегнуть рабов от цепи.

Караван-баши плюнул в песок.

– Дрянные колдунишки! Получают золото ни за что. Я тут караван вожу через земли фаляк, а он просто руку подает. Да я даже не знаю, сделал он что должно или просто побубнил под нос. Это же колдуний сговор. Чтоб вы все подохли!

Под палящим солнцем рабы уже покачивались, им напекло макушки. Однако караван-баши хотел как можно скорее избавиться от столь неудобного товара – живого, – который нужно кормить, а за здоровьем следить. Он не стал дожидаться следующего дня, чтобы прийти на базар ранним утром, когда песок еще приятно холодит ноги.

Караван-баши шел сбоку от соединенных цепью невольников. Начались шатры, где торговали девами. Их, каждую поочередно, Бардуш похотливо поимел глазами, истосковавшись по женской ласке, но не желая тратиться на содержание личной рабыни.

Пока он глядел на дев, за ним наблюдал показавшийся из проулка Филипп. В его руке горела кровью сабля, и сам он был весь в крови, хотя черный халат скрадывал цвет. Ударил он в спину, убил охранников несколькими взмахами сабли. Повернувшемуся караван-баши отрубил руку – и он скорчился от боли на песке.

Визгливые девы попрятались в расписных шатрах, притихли и затаились, как песчаные мыши в норах. С криками прочие работорговцы бросились врассыпную. Обычно шумная и оживленная, эта часть рынка вмиг опустела.

Скованные цепью рабы попадали на колени. Один Юлиан стоял неподвижно, глядел исподлобья. Филипп подбежал к нему, схватился за цепь и попробовал разорвать ее, даже не имея мысли о возможности неудачи. Однако железо хранило цельность. Попробовал еще раз. Ничего. Филипп застыл, вперился в цепь напряженным взглядом. Конечно, даже до него доходили слухи об одном заклинании, которым ранее пользовались, делая неразбиваемым все подряд – от цепей до доспехов. Но заклинание было недолговечным и переменчивым. Воин в зачарованном доспехе, проносясь вихрем по полю боя, вдруг в один момент мог оказаться беззащитным и с торчащей из груди стрелой. Зачарование часто пропадало просто так. Никто не знал причин. Поговаривали, будто магии все меньше, оттого после череды королевских указов пользоваться этим заклинанием, как и многими другими, запретили.

Юлиан прочел все это на лице Филиппа.

– Это же Рабский простор… – сказал он с печальной усмешкой. – Тут пользуются тем, что отжило себя сотни лет назад в других землях. И плевать они хотели на запрет магии. На Просторе нашли приют полуграмотные маги, которых изгнали из Срединного Юга. Бегите прочь! Взываю, бегите, старый кретин! Отпустите прошлое! Бросьте меня, потому что я больше не бессмертен. Ну что вы стоите?!

– Где колдун?! – рявкнул Филипп. Дорог был каждый миг. – Где колдун, зачаровавший кандалы и цепь?

– Упрямый баран! – обозлился Юлиан, и на его лице впервые проявилось что-то, помимо равнодушия.

– Где колдун?!!

– Вы убьете себя!

– Где он?! – закричал Филипп.

– Там… у помоста, – Юлиан кивнул в сторону центра базара.

К месту побоища со всех улиц стягивалась рыночная стража.

Изо всех сил Филипп помчался к высящимся над шатрами деревянным настилам, где проводили торги на красивейших дев, рабов-ремесленников или большие партии простых рабов. С его одежды капала кровь, уже его кровь – рана на животе разорвалась. Каждое движение причиняло нестерпимую боль, но он хищно рыскал, как дикий демон, пока не заметил под помостом движение. Там прятался клеймовщик с двумя чертами на лице. Схватив, Филипп потащил его к окраине.

На него нападали со всех сторон. Двое. Трое. Пятеро. Десятеро. Юронзии с криками показывались из-за палаток, атаковали толпой или издалека. Филиппа проткнули насквозь копьем, полоснули по руке, спине и груди, но все падали от его сабли в песок ранеными и убитыми. Кровь застилала его глаза, а он продолжал тащить клеймовщика все дальше и пробивался к окраине. Еще пятеро юронзиев, скалящихся, как шакалы. Трое подоспело и атаковало разом. Филипп отбивался, точно матерый лев, но с каждым