Драконий век - Д. Дж. Штольц

мужчин и сам караван-баши. Впрочем, больше его не тронули. Все эти безумства подкреплялись одобрительными выкриками рабов. Окончательно изуродовав труп, юронзии занялись другими делами.

В лагере засобирались в дальнейший путь. Пока грузили тюки, Филипп обратился к Юлиану на северной речи, шепотом, ибо за ними следили:

– Уильям, что ты сказал им? Отчего они так кровожадно убили его?

– То, что нужно… – был равнодушный ответ.

– Что именно? Я пытался объяснить им про его болезнь, но у меня не получилось.

– Пустынники – работорговцы. А вы для них раб. Хуже скота. Но, похоже, говорили вы с ними не как раб, а как равный или глава. Да и плевать они хотели, что Арушит болен. Им главное, чтобы они не заболели и получили золото. Они и труп продадут под видом живого, потому что в таком случае вина будет на покупателе как на дураке, не распознавшем обман. К тому же вампиры достаточно ценны в этих краях… Однако я рассказал, что Арушит – выходец из Сатрий-Арая, и им этого достаточно, чтобы возненавидеть его и убить. К тому же он пытался обмануть их, выдав себя за юронзийца… Согласно клятве, они обязаны были провести над ним хамаруш – пустынную казнь, что и сделали.

– Почему они напали и на тебя? – спросил седой пленник.

– Я признался, что служил Арушиту, иначе бы они не поверили моему рассказу. Но зато мы решили проблему с Арушитом.

И Юлиан повел плечами, демонстрируя, что разговор закончен.

Филиппу показалось, что перед ним не тот Уильям, которого он знал. «Сколько воды утекло…» – подумал он с горестью старика.

Поразмыслив недолго, он попробовал завязать беседу о том, какая судьба привела его в Молчаливый замок и что с ним произошло. Однако ему не ответили. Юлиан упрямо игнорировал его, уронив голову на грудь. Только иногда он отирал губы о плечо, чтобы убрать обильную слюну. А еще позже к ним подошли охранники и посадили их на разных верблюдов.

* * *

Пустыня обмельчала, и после обеда они уже двигались между рвущимися ввысь скалами. Среди караванщиков послышались шутки и смех. Судя по радостному настрою, здесь пустынных демонов уже не водилось.

На полуденном быстром привале, когда все жевали финики и давали верблюдам роздых, Филипп оглядывал остальных рабов: таких же краснолицых и приземистых, как и юронзии. На него, белолицего, высокого и длинноносого, тоже глядели в ответ, правда, с подозрением, и Филипп подумал о том, помогут ли ему невольники в побеге.

– Не вздумайте пытаться подтолкнуть их к восстанию своими действиями. Ничем хорошим не закончится… – заметил тихо Юлиан.

– Почему? – спросил Филипп.

– А вы не понимаете?

– Их захватили в плен, убили их стариков и детей, – хмуро сказал Филипп. – Они должны жаждать свободы и мести.

– Ничего они не должны. По крайней мере, вам… Посмотрите, как они косятся на вашу внешность, длинный нос, белое лицо и, главное, на ваше непонятное поведение. Вы для них северный чужак, много опаснее и хуже юронзийцев. К тому же не знающий их языка. Они не станут рисковать своими жизнями ради мнимой свободы. Вкусите южные нравы и быт… – грубо ответил Юлиан.

* * *

Пейзаж постепенно менялся. Порой налетал ветер, и тогда по багровой поверхности пробегала рябь. Песка было все меньше, зато скал – больше. Они росли и росли ввысь, а вместе с тем рос интерес и к самим вампирам-рабам, случайно попавшимся каравану на пути.

В небольшом поселении, где караван устроился на ночевку, Юлиана расспросили на юронзийском языке, и тот отвечал уверенно. В конце концов он смог убедить юронзийцев, что в их появлении посреди пустыни нет ничего необычного. Однако старуха убрала повязку с брюха Филиппа, задрав тому рубаху, и воскликнула. С причитаниями она тыкала пальцем в швы, которые уже начали зарастать. Всего за две ночи… А потом она сообразила, что и раны-то на щеке, как и на плече, уже почти нет. Все юронзийцы этому сильно поразились, зная, как жестока пустыня. До них не дошло, насколько непрост их пленник, но главу каравана, Бардуш, увиденное заставило устроить Юлиану новый допрос, куда более настойчивый. Однако Юлиан качал головой, а слова так бесстрастно срывались с его губ, складываясь в ловкий, нераскрываемый обман, что ему опять поверили.

От двух северян отстали, бросив их вместе с другими рабами под присмотром охранников с саблями.

Юлиан пребывал в состоянии равнодушия, периодами сплевывая с губ темную кровь, чем беспокоил Филиппа. Он казался безучастным ко всему. При случае ему отвесили оплеуху, выказывая презрение, как слуге сатриарайца, но он лишь прикрыл веки и погрузился в свои мысли без какой-либо реакции. Уже в сумерках Филипп шепнул Юлиану:

– Посреди ночи я разорву кандалы, расправлюсь с охраной.

– Да, раз вы набрались сил, то с парой-тройкой охранников справитесь, – согласился Юлиан, выдохнув. – Видите созвездие, похожее на два кубка? Его зовут Кубками Ашизза и Шариты, двух влюбленных, разлученных после сплетения душами. Идите, ориентируясь на него. Рано или поздно выйдете к городу Бахро, а там найдутся те, кто говорит на северной речи. Оттуда доберетесь до порта и вернетесь домой… – Он прокашлялся.

– Зачем ты мне это говоришь, Уильям? Ты поведешь нас.

– Мне бежать уже некуда… Что на север, что на юг – все одно…

– Глупости. Сбежим вдвоем, – нахмурился Филипп.

– Я благодарен за то, что вы так необдуманно прыгнули за мной в портал, но ваша помощь бесполезна. Еще раз говорю: бежать мне некуда. Лекарств нет, а без них мне осталось недолго.

– Лекарства найдем! – не терпя возражений, заявил граф. – А там и обсудим остальное. Я тебе все сказал. Готовься! Отговорки будут потом, когда уйдем от рабовладельцев.

– Я тоже вам все сказал. Бегите без меня.

К месту, где спали невольники, подошли вооруженные юронзийцы. Они что-то рявкнули охране и на глазах Филиппа забрали Юлиана, повели его в занятый караван-баши дом, во дворе которого лежали, касаясь боками друг друга, верблюды. Там же стояла многочисленная охрана с саблями, защищавшая товар. Ночь тянулась слишком долго. Из дома доносились стоны молодого юронзия, охваченного лихорадкой от тех холодных ветров, что поднимаются в пустыне с приходом осени и уносят с собой жизни. Юронзий, видимо, приходился родственником караван-баши, потому тот и приказал привести раба, который признался в своих навыках травничества, когда рассказывал о службе у Арушита.

* * *

Когда Юлиана вывели из дома, юронзии уже собирались в дорогу, навьючивали верблюдов и торопили рабов окриками. Светлело. Холод пока гулял по пустынным землям. Уставшему веномансеру, всю ночь помогающему больному под присмотром и караван-баши, и его лютой охраны, даже не дали отдохнуть. Его сразу вернули к невольникам.

– А вы всё тут, – шепнул он с раздражением, увидев Филиппа. – Понравилось сидеть в кандалах?

– Уйдем следующей ночью, вдвоем, – сказал Филипп.

– Что же… Тогда и умрем мы тоже вдвоем…

На них прикрикнул охранник, заметивший, что они разговаривают.

Он подошел, зло побурчал и, одобрив молчание рабов, вернулся к углу дома, который подпер так, словно тот готовился рухнуть. Чуть погодя он приказал рабам подниматься в путь. Юлиану и Филиппу уже не разрешили ехать верхом, посчитав, что они исцелились в достаточной мере, чтобы идти пешком, как пристало невольникам. Им только дали испить по миске выпущенной у рабов крови, чтобы они выглядели посвежее и посытнее. Филипп оглядывал охрану, этих диких и крепких юронзиев, которые саблю носили не для красоты, а нож на поясе пестрого халата – не для заточки перьев.

– Сегодня мы прибудем в Рабский простор, – только и успел шепнуть на привале Юлиан, вытянув длинные ноги. – Бегите, когда вокруг вас будет мало охраны. Или дождитесь, когда вас продадут и увезут подальше, где нет магов – их сейчас много где угнетают. Но ради всех богов, бегите! Не будьте дураком! Вам есть зачем возвращаться на Север, в отличие от меня…

Потом его принудили заботиться о юронзии, которому стало лучше – лихорадка спадала.

Еще позже, когда солнце уже было в зените, Юлиан и Филипп опять шли привязанными к верблюдам, как и остальные рабы, и загребали босыми ногами песок.