Драконий век - Д. Дж. Штольц

На шею Арушиту накинули аркан, поволокли его прочь, но вдруг вдалеке раздался рев такой мощи, что верблюды убежали бы, не будь стреноженными. Бесновалась сама пустыня! Неподалеку демонический змей, прозванный фаляк, вздымал к небу целые барханы и ревел, кидался из стороны в сторону так, что тряслась вся пустыня. Юронзии зарыдали, поползли к краю скалы – и взмолились, протягивая к фаляк руки. Им казалось, что эту страшную боль, обрушенную на него, вскоре обрушат и на них. Так и прошла их ночь в рыданиях и молитвах Фойресу, вера в которого проникала в пустыню. Арушита оставили в покое – дурное знамение выбрасывать его в такой момент. Погибшую старуху обмотали тряпками, не касаясь, и потащили на аркане за ноги за пределы лагеря.

* * *

К полудню Филипп пробудился. Обнаружил он себя переброшенным через верблюда и привязанным к нему, с руками в кандалах. Жгло брюхо. От тряски проснувшаяся вместе с ним боль все нарастала. Едва он поднял глаза, как тут же ослеп от яркого высокого солнца. Еще долго он приходил в себя, потом осмотрелся, пока несущее его животное величественно вышагивало по пескам. Туда-сюда колыхалась разноцветная бахрома кисточек. Большая часть верблюдов была под огромными пузатыми вьюками, на нескольких из них восседали в просторных одеждах люди – только их глаза и красная кожа виднелись из узких прорезей куфий.

Между верблюдами по двое-трое шли привязанные рабы. Солнце пекло головы. Раскаленный песок переливался медью.

Наконец прищурившийся Филипп заметил через два верблюда Юлиана, еще без сознания. Черные волосы его едва раскачивались под плотным покрывалом, которым его прикрыли. Филипп прислушался, отделил общий стук сердец от сердца Юлиана и убедился, что он жив. Его заметили. Над ним, в седле, как на вершине горы, сидела покачивающаяся вампирица. Точно кашляя, она обратилась к нему, но он не разобрал ни слова, потому лишь поглядел на нее. Жжение в животе стало невыносимым, отчего Филипп даже подумал, не действие ли это яда. Уродливая старуха опять буркнула, но и в этот раз ответа не последовало. Филипп попробовал кандалы на прочность – сломать можно. Однако вокруг расстилались пустыни, и он понятия не имел, куда именно их зашвырнуло.

– Гаррад! Жоодрооо дожен!

– Я не понимаю тебя, старая.

– Дожен!

Приспустив куфию, старуха разинула черный рот с парой клыков. Она продолжила бранить его. Уже не обращавший на нее внимания Филипп прикрыл глаза и от слабости уронил голову на верблюжий бок.

* * *

Солнце высвечивало далекие дюны. Чудилось, что их очертания плавятся, колышутся, то поднимаясь, то опускаясь. Так караван и шел сквозь пустыню. Пленник пытался сообразить, где север, а где юг, но солнце стояло высоко, точно пригвожденное копьем к небосводу. Когда оно опустилось к горизонту, погонщик заторопился. Повторилось то же, что и прошлым вечером. В сумерках весь караван втиснулся на скалу, в которой был пробит глубокий узкий колодец. Только тогда Филиппа опустили наземь, и ему стало так дурно, что хоть он и хотел показаться всем больным, у него это получилось само по себе. Ему связали ноги. Старухи оглядели его раны. Юлиан еще был без сознания. Как тюк, сначала его швырнули рядом с седовласым пленником, а потом и Арушита, стащив того с последнего в веренице верблюда.

Филипп покосился на Арушита. Вскоре тьма окутала скалу, где расположился караван более чем из сорока верблюдов и ста человек. Костры разожгли, и к седовласому пленнику подошел один из охранников. Филипп только мотнул головой. Ни языка, ни местных нравов он не понимал, зато знал, что присутствие Арушита угрожает ему, поэтому предпринял попытку избавиться от него. По тому, как и охрана, и погонщики, и рабы предусмотрительно сторонились его, Филипп сообразил, что они побаиваются признаков отравления.

В конце концов он все же подозвал того самого охранника к себе и указал на Арушита:

– Этот вампир разносит болезнь, которая забрала много жизней в наших землях! – речь он сопровождал повелительными жестами. – Она убьет всех вас. Избавьтесь от него, иначе погибнете!

Охранник буравил его взглядом, а потом резко ударил хлыстом по лицу. Филипп вздрогнул. Может, неправильно объяснил? Сжав челюсти, он посмотрел снизу вверх так прямо, точно не сидел в путах, и продолжил объяснять властным тоном, несмотря на рассеченную щеку и боль в животе. Однако юронзия это разъярило еще сильнее – он набросился на пленника, бил ногами по лицу, колотил руками, стегал плеткой, оскорблял на своем языке и брызгал слюной, пока его не оттащили остальные.

В лагере началась перепалка, пришлось вмешаться даже караван-баши.

Только после его окрика пленника оставили в покое. Никто не сомневался, что с такими ранами он не доживет до рассвета. Уже за полночь одна из старух подползла к нему и проверила, не отдал ли он душу пустыне. В изумлении, почему он еще дышит, она вернулась на свою подстилку. Но Филипп не обратил на нее внимания, неотрывно следя лишь за Уильямом. Перед ним был призрак. Видение былого, ожившее, хотя его давно похоронили. Какие же беды постигли Уильяма? Что пережил он? Что сотворили с ним велисиалы?

Еще в темнице голос под маской показался Филиппу знакомым, пробудил слабую надежду, но до последнего он отказывался от нее, потому что устал надеяться. Даже уловив далекий разговор между Теоратом и Юлианом, он продолжил думать, что попадет в зал и обнаружит, что ему показалось. Теперь же все в старом Филиппе всколыхнулось, поднялось, и он почувствовал, что давно у него не было такого прилива жизненной энергии. И он положит все свои силы, чтобы вызволить их обоих.

Стояла сухая ночь, полная звезд, которые Филипп не узнавал. До него доносились стрекот насекомых, запах верблюдов, а также далекие-предалекие движения под песком, будто ворочаются горы. Вспоминались россказни приезжих купцов о том, что дальние южные пески опасны и изобилуют древними демонами, нашедшими в них дом. Остаться в таких землях без умелого проводника означало одно – смерть. А кто ведет караван по пустыне, Филипп пока не распознал, оттого решил подождать, чтобы выяснить это и набраться телесных сил. Не победить ему стольких краснолицых воинов, пока он даже на ногах не держится. К тому же, если придется сразиться с Арушитом, он должен быть готов. Так что он прикрыл старые глаза, опутанные морщинами, и попытался уснуть. Единожды закричал под незрелой луной верблюжонок, весь день бегущий за матерью. Тюки с товарами лежали огромной грудой, и их охраняли стражники.

* * *

Ранним утром Арушит пришел в себя. Сплюнув с губ мешающие ему белоснежные хлопья, откашлявшись, он подозвал погонщика на местном языке. Филиппу только и оставалось, что наблюдать за ними, ничего не понимая. Поначалу юронзий подозрительно зыркал из-под сросшихся бровей, но Арушит улыбался ему хитро-ласково, заговорщически, как улыбаются почти все южане. Их беседа затянулась – по глазам подошедших остальных юронзиев было видно, что их вниманием завладели целиком.

Подлый южанин ткнул пальцем в северян, а именно в Филиппа. Тот почувствовал: пора действовать, приготовился разорвать кандалы, хотя шансов дать отпор в его состоянии почти не было. К нему разом обернулись юронзийцы, у каждого в ножнах покоилась сабля.

Но раздался ясный и холодный голос. Это был Юлиан. Арушит пылко ответил ему. Юлиан продолжил рассказывать, хотя порой и прерывался, чтобы набрать воздуха. Лицо его, болезненно-бледное, имело лишь каплю жизни, которая на глазах утекала прочь.

Теперь Филиппу приходилось лишь выжидать, чем все закончится, потому что он не понимал речи Юлиана.

Недоверчивый караван-баши переходил от Арушита к Юлиану и расспрашивал их. Пока Арушит сбивчиво объяснял, а потом и вовсе закричал, сквозь его крик просачивался неумолимый голос Юлиана, как ледяной ручей между камнями. Завершилось все тем, что караван-баши достал саблю и обрушил ее на южанина. Под изумленным взглядом Филиппа на Арушита напали все юронзийцы разом. Они били его, таскали за волосы. С десяток клинков пронзили его. Рыча, его унижали, пока не выбили душу из тела. А потом досталось и Юлиану, которого отпинали пара