Старые недобрые времена 2 - Василий Сергеевич Панфилов

— Постой пока дружок, — фамильярно обратился кто-то из вагантов к ближайшему кучеру, — нам ещё назад ехать!

Кучер, что один, что второй, и не против, потому как, кроме платы за ожидание, то бишь аллегорического хлеба, будут ещё и зрелища, во всей их гладиаторской первородности! Что ж не подождать, на таких-то условиях⁈

Русские приехали минут через пятнадцать, и к этому времени Ежи исходил поляну под большим дубом вдоль и поперёк, прощупав ногами каждую ямку, каждый выступающий корень и упавшую ветку. Ещё чуть, и он, наверное, смог бы нарисовать всё это по памяти, в мельчайших деталях!

Приехали русские не одни, с ними, не то товарищи, не то, вернее, просто земляки, ещё семеро, из которых двое в офицерских вицмундирах, при наградах, держащиеся чрезвычайно деревянно. Ситуация для них со всех сторон непростая, как ты не крути…

При виде их попаданца ненадолго коротнуло, потому что с одной стороны — свои…

… так, по крайней мере, положено считать! Не его время, не его страна, но, внезапно, свои!

С другой же стороны…

… а чего хорошего он видел в России от офицеров? Только то, что не все из них откровенная сволочь по отношению к солдатам? Некоторые не сволочи, да… а просто мудаки.

Ведь даже если отбросить скотское, привычное отношение к солдатам, которых забивают насмерть, выставляют на бруствер, обворовывают, оставляют гнить заживо в госпиталях, сдают в аренду на работы и используют, как собственных крепостных…

… то как быть с тем, что эти же люди пушками подавляют крестьянские даже не бунты, а просто — выступления?

Безоружную толпу, иногда просто шествующую с иконами и вполне невинным прошением — картечью, а выживших потом судят военно-полевым судами, а чаще обходятся и без. И вот этих-то людей считать своими? Вот уж нет?

Но…

… Крым!

Но…

… воюют-то, едва ли не по большей части, с собственным народом! А если считать Кавказ, Польшу и Среднюю Азию неотъемлемой частью Империи, то выходит, они скорее каратели⁈ Ну, пусть внутренние войска…

Но…

— Господа, — поприветствовал он их кивком, и, не обращая ни них более никакого внимания, отошёл, предоставив всё на откуп секундантам. О политике, этике, природе Государства, армии и прочем он подумает потом…

Отрешившись от всего происходящего, попаданец оставил ситуацию на откуп распорядителю дуэли и секундантам. Перекатившись несколько раз с пятки на носок, он, смущаясь неведомо чего, размял голеностоп, повращал руками, изображая мельницу, шеей, кистями рук, сделал несколько наклонов и махов ногами, и решил наконец, что готов, насколько вообще можно быть готовым к такой ситуации.

Вопрос о возможности примирения сторон скорее понял, нежели услышал, и отрицательно качнул головой.

— Нет, — сказал он уже вслух, с трудом разомкнув сухие тяжёлые губы, — примирение невозможно.

В паре десятков шагов яростно тряс головой Давыдов, корча свирепое лицо, так что осталось только кинуть жребий и выбрать шпагу. Отличались они, наверное, только степенью потёртости эфесов, вряд ли чем-то большим, так что за полётом монеты он следил вполне безучастно.

Не глядя, скинул сюртук кому-то на руки, оставшись в простой рубахе, отметив машинально и безучастно, что стоило бы, пожалуй, переодеться в чистое перед дуэлью, но вещи, в том числе и драгоценности, остались в пансионе мадам Шерин. Вчера не сообразили, а теперь чего уж…

Давыдов, яростно жестикулируя, и кажется, говоря что-то обидное…

… что, к слову, противоречит дуэльному кодексу более чем полностью… но плевать!

Противник, чуть запаздывая, скинул наконец сюртук, и, взяв шпагу, несколько раз чуть заметно согнул клинок, не отрывая взгляда от Ежи и снова корча при этом свирепую гримасу, раздувая ноздри. Всё — в лучших традициях скверного провинциального театра…

Рукоять шпаги доверчиво ткнулась в ладонь, и отстранённость, рассеянность ушли, как и не было. Поведя плечами, он едва заметно поиграл клинком, определяя вес и баланс, а потом очень чётко, как когда-то на тренировках, выдал Малый Салют и встал в позицию.

Отмашка…

… и Давыдов, странно притоптывая передней ногой, начал сближаться, вытянув перед собой руку с клинком.

Чуть согнув ноги и заложив левую руку за спину, Ежи двинулся навстречу, угрожая остриём противнику с левой позиции. Сейчас он даже не мигает, настолько сосредоточен на поединке.

Давыдов, снова притопнув ногой, попытался провести прямой укол, поразив вооружённую руку, но Ежи, едва заметно шевельнув кистью, отвёл чрезмерно сильный удар в сторону. Где-то в глубине сознания мелькнуло недоумение — приём такого рода вполне действенен, но выполняется только при большой точности управления шпагой, а не… так. Да и помимо точности, нужно, чтобы противник ошибся, отведя гарду в сторону от положения боевой позиции.

Чуть отступив, Давыдов несколько раз махнул клинком, и, снова притопнув, выставив шпагу, бросился вперёд, как бык на корриде, и делая сильнейший выпад клинком, целя куда-то в грудь попаданцу. Машинально, как когда-то на тренировках, Ежи провёл контратаку с уклонением влево-вниз…

… и клинок вошёл в тело противника аккурат в подреберье.

Всё так же не думая, на автомате, он выдернул клинок и отступил, готовясь защищаться. Но…

… нет.

Давыдов мёртв.

[i] Фон Зеебах — посланник Саксонии в Париже, женатый на дочери канцлера Нессельроде.

[ii] Канонические движения, выполнявшиеся перед любым, даже тренировочным поединком. Это, помимо всего прочего, имеет и вполне практические функции — разминка перед боем и демонстрация техники перед противником. Если разница в выполнении Салюта была достаточно велика, противник мог признать себя проигравшим ещё до начала собственно поединка.

Глава 4

Мушкетеры короля

Выйдя из полицейского участка, Ежи нервно дёрнул плечом, и задумался было, остановившись, но, оглянувшись ещё раз, поспешил отойти. Во избежание… чего именно, он и сам не знает, но среди воспоминаний, хоть каким-то образом связанных с полицией, приятных у него просто нет, и поэтому просто — во избежание!

— Как-то это всё… — неопределённо сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, но поляки, досыта хлебнувшие полицейских реалий Российской Империи, поняли его невнятный посыл.

— Франция, — ответил Бартош с оттенком странной, едва ли не дьявольской гордости, будто эту страну — со всеми её свободами и правами, он породил едва ли не лично, и уж как минимум стоял у истоков. Впрочем…

… попаданец уточнять не стал, потому как, а вдруг оно так и есть⁈ Согласно странноватой логике Камински, Польша есть Альфа и Омега,