Не тот год - Михаил Владимирович Баковец

— Давай к воротам ковыляй. Пока помочь не могу, з виняй.

Я молча кивнул, мол, понял, сейчас пойду, дай только отдышаться. Была надежда, что про меня забудут и я под шумок да под заговором отвода внимания свинчу. Но не вышло. Откат прям очень затянулся. Бойцы потянулись обратно в цитадель, навьюченные трофейным оружием. И меня по дороги забрали с собой, как и остальных раненых.

В главном оплоте обороняющихся тоже не всё было радужно. Оказалось, что утром около роты немцев нахрапом прорвалось внутрь. Наткнувшись на ожесточённое сопротивление, засели в здании военного клуба и до сих пор держатся там. Несколько пулемётов, крепкие двери, толстенные стены и открытые подступы к клубу, простреливаемые из окон с нескольких ракурсов, не дали выбить врага до сих пор. Просто так немцы уже не стреляли. Берегли патроны. Поэтому мы вернулись в казармы вполне спокойно.

К этому моменту моё самочувствие более-менее восстановилось. Для себя решил, что сначала осмотрюсь, послушаю, что говорят люди, взгляну на их настрой. Всё-таки, мне выпала уникальная, хоть и трагичная возможность вживую узнать о самом первом дне войны в самом пекле. Может, чем-то смогу помочь или подсказать.

Я полагал, что в этой суматохе особо никому не будет дела до меня. Ну, боец и боец. тут сейчас такой винегрет из подразделений — мама дорогая! Но ошибся. Не прошло и получаса, как ко мне подошли двое мужчин. Один с лейтенантскими значками на петлицах. Второй с чистыми. Оба были вооружены автоматами. Только первый отечественным ППД, а второй трофейным «шмайсером».

— Какое подразделение? Документы есть? Кто командир? — с ходу закидал меня вопросами командир.

«Ну, началось», — тяжело вздохнул я и сказал вслух — Нет документов, в госпитале остались. Я оттуда сюда пробивался.

— Там как оказался?

— Я из команды майора Иванова из московского НКГБ, — ответил я ему и невольно понизив голос добавил. — Иволга шестнадцать.

Командир непонимающе посмотрел на меня, зачем-то глянул на напарника, опять взглянул мне в глаза. Секунд пять что-то про себя решал, потом, наконец-то, принял решение.

— Идём со мной.

— Зачем?

— Проверить тебя надо. Сам должен понимать, раз из такого ведомства.

— Я был лишь с майором. В ведомстве не состою, — честно сказал я. Устал так, что придумывать и лавировать в словесных баталиях не было никакого желания. В текущих условиях моя правда даже лучше будет. Кстати, названный код я взял не с потолка. Его мне сообщил Иванов. Мол, пусть будет на всякий случай. Битый жизнью, он хотел предусмотреть всё. И надо же — оказался прав. Теперь главное, чтобы в цитадели оказался хоть кто-то из достаточно важных командиров, который в курсе всех «секреток».

«Так, а кого я помню из истории? Фомин, Зубачёв, что ли, и-и… чёрт, забыл. А-а, Гаврилов! Но тот вроде как действовал отдельно от первых двух», — терзал я свою память, пока шёл то ли в сопровождении пары проводников, то ли под конвоем.

Глава 8

ГЛАВА 8

Меня привели в подвал. Здесь я увидел десятки молодых и пожилых женщин. И ещё больше детей. Отдельно от них расположились раненые. Вокруг них хлопотали санитарки в белых и уже грязных халатах с такими же косынками, и женщин в гражданских платьях. Освещение давали керосиновые лампы и несколько тусклых, часто мигающих лампочек. Чуть позже узнал, что их питала велосипедная динамо-машина.

Привели меня к небольшой группе военнослужащих среднего возраста. Главным среди них оказался невысокий мужчина с пронзительным взглядом. На нём была надета обычная гимнастёрка рядового, ну, или как сейчас будет правильнее красноармейца, но аура и поведение выдавали в нём человека, привыкшего командовать.

— Товарищ комиссар, разрешите доложить, — вытянулся командир из моего сопровождения.

— Ивин? Что у тебя? — тот бросил быстрый взгляд на нашу троицу, не нашёл ничего интересного для себя и посмотрел на старшего конвоира. Хотя нет, скорее сопровождающего. У меня даже оружие не забрали. Потому-то и Фомин, а другого комиссара здесь быть не могло, мной не заинтересовался.

— Вот… доставили, — после первого бодрого начала доклада Ивин дальше стушевался.

— Кого?

— Меня, товарищ комиссар, — я сделал шаг вперёд.

— Он с нашей группой, которая уходила в контратаку через Холмские ворота, вернулся, — сказал Ивин. — Находился рядом с немцами. Мне сообщил, что в крепость прибыл в составе отряда майора госбезопасности Иванова из Москвы. До нападения находился в госпитале. Назвал пароль… какой-то.

— Вы кто? — коротко спросил меня комиссар.

— Карацупа, — преставился я своим вымышленным прозвищем. — Это псевдоним агента, товарищ комиссар. Зовут меня Андреем. Пароль — Иволга шестнадцать.

— Так, — сказал он, посмотрел на своё окружение и продолжил. — Мне с товарищем нужно поговорить лично. Мы отойдём, — от группы бойцов, находящихся недалеко от командиров крепости, к нам шагнул один. — Наедине! — резко бросил Фомин ему.

Мы с ним отошли буквально на десять шагов от стола, за которым проводилось совещание. Встали у стены из мелкого тёмно-красного кирпича, переходящей в арочный свод и несколько минут тихо общались. Фомин, оказывается, был в курсе появления в госпитале в крепости очень важного раненого. Думаю, не только он, а все или почти все старшие командиры. К счастью, об этом он рассказал мне сам в начале беседы. Благодаря этой информации я сумел построить разговор в нужном мне русле. Себя я выдал за наблюдающего за тяжёлым раненым, который дополнительно охранял его кроме явной охраны.

— И что вы планируете делать, Андрей?

— Давайте на «ты», товарищ комиссар, — предложил я ему и когда он кивнул, продолжил. — Буду уходить из крепости. У меня информация огромной важности, которая должна попасть в Москву. Передать её никому другому не могу. Лучше она пропадёт со мной, чем будет риск, что окажется в руках немцев.

— Не проще дождаться, когда нас деблокируют?

— Я не могу, — я отрицательно мотнул головой. — Нужно всё сделать срочно.

Кажется, что-то такое в моём голосе, мимике или взгляде проскочило. И это ему не понравилось.

— Андрей, вы что-то знаете, чего не знаю я и другие командиры? Или есть что-то ещё? — в голосе его проскочили холодные и предупреждающие о неприятностях нотки.

«Вот ведь человек-чуйка», — цыкнул я досадливо про себя.