Охота на "Черный аист" - Артём Март

— Не ответишь, спрошу по-другому, — проговорил я угрожающие.

— Вы против меня все как сговорились, — прошипел Симонов, — будто специально меня одного чмырите… Я на вас, парни, понадеялся… Думал, мы вместе, как один кулак. А вы что? Вы, выходит, за Селихова? За этих, шамабадских?

— Не увиливай. Зачем ты соврал? — Спросил Фролов сердито.

— Да чего ты их слушаешь⁈ — Крикнул Симонов.

— Не отпирайся! Тебя за жопу взяли! — Осмелел Максим Малышев.

— Мы из-за тебя чуть не дали по шее человеку, кто ни в чем не виновный оказался, — невозмутимо продолжил Фролов. — Колись, Сима, че ты тут мутишь-крутишь?

— Говори уже!

Танкисты загомонили. Накинулись на Симонова с вопросами, пытаясь заставить того признаться.

— Можете не стараться, мужики, — сказал я громко.

Они затихли. Фролов глянул на меня.

— У этого все равно духу не хватит ответить, — кивнул я на Симонова.

Сергей округлил глаза. Плечи его поднимались и опускались от нервного и очень глубокого дыхания. Он снова сглотнул. Открыл рот.

— Он… Уткин… — Начал он дрожащим голосом, — Уткин сам виноват. Че он к ней пристает?

Танкисты, казалось, недоуменно опешили.

Уткин нахмурился.

— Ты че несешь? — Спросил он бычьим голосом.

— Ты! Ты до Светки приставал! Видал я, как ты к ней цеплялся, когда она белье ходила вешать! Отпираться еще будешь, да? Отпираться?

В коридоре воцарилась тишина.

— Ты сошел с ума, Сергей, — нарушил ее я.

— Он к Светке лез! — Симонов указал пальцем на Васю. — Приставал до нее.

Танкисты переглянулись, а потом Фролов сплюнул.

— Ах ты сукин сын… Говорил я тебе, Сима, что все эти шашни с офицерской женой тебя до добра не доведут. Так чего ты нас-то в эту историю втягиваешь⁈

— И брешешь еще, — поддакнул Малышев.

— Я не брешу! Он правда лез! — Крикнул Сима, глядя на всех бешеными глазами. — Я вам клянусь!

— Пошли, Мужики. — Бросил Фролов, — Симу баба-вертихвостка с ума свела. Да он еще и нас втянул в свои дела. Чуть с нормальными мужиками не сцепились.

Фролов пошел прочь, и за ним последовали трое танкистов. Симонов остался стоять в коридоре с видом обиженного ребенка.

— Мужики, вы это, — остановился рядом с нами Фролов, — не серчайте. Сима заврался совсем. Как на Шамабад попал, так у него ум за разум зашел. Извините вы нас.

Фролов протянул мне пятерню. Я пожал. Потом ее пожал и Вася.

— Мужики… — Несмело позвал Симонов.

— Закрой пасть, Сима, — бросил ему Фролов, — мы тебя потом еще уму-разуму поучим.

С этими словами танкисты пошли на выход.

Мы с Васей приблизились к Симонову. Тот съежился, попятился от нас.

— Довел тебя до беды твой язык, — бросил я Сергею.

Тот не ответил. Глянул на нас испуганно.

— Брехло… — протянул Вася, — брехло и псина.

Уткин глянул на меня. В глазах его застыл немой вопрос.

— Только не по лицу. — Дал я добро.

Вася тут же схватил Симонова за грудки, дал под дых.

Старший сержант схватился за живот. Отшатнулся, согнулся в три погибели и осел на колени.

— Вставай, — сказал я и потянул Симонова за одежду. — Вставай, сказано тебе.

Тот, стараясь совладать с ослабшими ногами, встал.

— Че тут творится⁈ — Вдруг раздался суровый голос Черепанова.

Мы с Васей обернулись.

Танкисты, которых прапорщик поймал на выходе, попятились.

— Что тут твориться, я спрашиваю? — вошел Черепанов.

— Сергею поплохело, — сказал я и повесил его руку себе на шею, — что-то с животом. В ленинской аптечка. Вот мы и пришли сюда, что б никого не беспокоить.

Черепанов долго смотрел на танкистов, потом на нас. Спросил:

— Фролов, что тут такое?

— Все, как Селихов говорит, — пожал плечами танкист, — старшему сержанту Симонову стало плохо. Напоили его таблетками. Ведем в расположения. Думаем, полегчает.

— Многовато вас за ним таскается, — сузил глаза Черепанов.

— Старший сержант Симонов у нас человек очень нежный, — пошутил Максим, — я б сказал, тонкой душевной организации.

Черепанов думал долго. Потом, наконец, решился:

— Давайте по койкам. Нечего ночью по заставе шляться.

Танкисты отдали честь. Пошли вон из коридора. Мы с Васей тоже повели Симонова на выход. Прапорщик все это время внимательно наблюдал за нами. Когда мы приблизились, остановил:

— Саша, зайди ко мне в каптерку. Разговор будет.

— Есть, — ответил я холодно.

Над Шамабадом висело ночное и очень звездное небо.

Россыпь маленьких, но ярких, светящихся точек усеяла весь небосклон. Было их так много, что казалось, это светят не звезды, а это яркая дымка окутала все над нашими головами. Будто бы, если попытаться рассмотреть там, наверху, хотя бы какое-то созвездие, у тебя не выйдет, как бы ты не старался.

А под ним, под этим красивейшим небосклоном господствовала тишина Границы. Казалось, даже ветер ей подчинялся. Будто бы покорился он ее воле, и оттого совсем бесшумно и аккуратно трогал прядь волос на моем лбу.

Только тихий шорох шагов пограничников по гравию дорожки, едва слышно нарушал эту всеобъемлющую, глубокую тишину.

Наряд уходил в ночной дозор. Силуэт Пуганькова, отпустившего парней на службу, двинулся от заряжалки к своей квартире в правом заставском крыле.

— А что тебе сказал Черепанов? — спросил Вася Уткин, когда мы сидели с ним на сходнях заставы. — Ведь он же совсем нам не поверил. Так?

— Да, Вася. Не поверил.

— Так и что сказал?

— Ничего такого. Я объяснил ему, что вопрос решен, а он пошел мне навстречу и согласился с этим.

Вася вздохнул.

— И чего ему, этому Симонову, было от меня надо?

— Какая уже разница? Вопрос решен. Зато остался другой.

— Какой? — Удивился Уткин. — А… Тебе нужна была какая-то моя помощь, Саша?

— Мне надо было, чтобы ты пришел, как мы и договаривались. Вот ты и пришел.

Я глянул на небо. На один краткий миг среди всей этой россыпи звезд, моргнула одна, падающая. Маленькой блестящей черточкой она отметилась в небе и погасла навсегда.

— Ты не виноват, Вася, — сказал я. —