Альтерверс - Анатолий Мухин

ещё может пожить. Адаптироваться к жизни без ужимок. Им будет непросто, это понятно. Но представьте, каково будет их детям, которые родятся уже в новом мире? Имеют ли право пятеро стариков лишать надежды молодое поколение? Мне кажется, что нет. А если этот юнец окажется обманщиком, вот тогда он встретит товарища Пилата. И это будет заслуженно.

— Я не верю ушам своим, — опешил Старший. — Ты, всегда рационально смотревший на вещи, предлагаешь поддаться безумию? Невероятно!

— Безумие — это отказаться от надежды, Старче, — ответил Иван. — А это — просто попытка понять, есть ли на этом свете место, где мои внуки смогут жить, не отказывая себе в еде. Ты спросил моего мнения, вот оно. Я-то точно никуда отсюда не собираюсь.

— Т… т… тогда у нас есть т… т… только одно реш… ш… шение. Г… г… голосовать.

— Хорошо, — сказала Роза, — на повестке два вопроса. Первый: стоит ли юноше, назвавшему себя Артёмом, встретиться с товарищем Пилатом? Второй: стоит ли рассказать поселенцам о сложившейся ситуации и, как следствие, не мешать им принимать решение об уходе из Просветления?

Старший с трудом сдержал сухой кашель.

— Первый вопрос, — продолжила Роза. — Говори, Старче.

— Любо, — ответил тот и посмотрел на остальных.

— Нелюбо, — проголосовал Игнат.

— Н… н… нелюбо, — проголосовал Владилен.

— Нелюбо, — проголосовал Иван.

— Нелюбо, — проголосовала Роза. — Второй вопрос. Старче?

— Нелюбо.

— Любо, — проголосовал Игнат.

— Любо, — проголосовал Владилен.

— Любо, — проголосовал Иван.

— Любо, — проголосовала Роза. — Таким образом, юноша, назвавший себя Артёмом, не встретится с товарищем Пилатом, а поселение узнает всю правду, как она есть. Вопрос дальнейших действий будет решаться после общего собрания.

Она посмотрела сочувствующе на Старшего и спросила:

— Как ты, Старче?

— Нормально, — грозно, обиженно ответил он, — вопросов для обсуждения больше нет. Идите. Я хочу побыть один.

Четверо встали из-за стола и отправились к выходу. Иван задержался немного, повернулся к Старшему и даже открыл рот, чтобы что-то сказать, но передумал. Старший сидел ещё долго в своём кресле, изредка покашливая и обдумывая первый случай, когда совет не согласился ни с одним его решением.

***

Каждое утро, независимо от погоды, знойное ли палящее солнце на улице или ледяной, пронизывающий дождь, Старший, надев поверх рясы старый бушлат довоенных времён, обходил Просветление. Эта утренняя прогулка придавала ему сил и ощущение, что он всё делает правильно. Что он тот, кто строит прекрасный новый мир.

Жаловаться жителям не пристало. У них есть еда на столе, пусть не лучшая, но её достаточно, чтобы держаться в круговороте жизни. У них есть крыша над головой, хоть многие дома разваливаются на части и укреплять их приходится листами металла и фанеры, если таковые найдутся. У них есть свобода выбора действий, главное, чтобы каждый поселенец не бросал товарищей и вносил свою лепту в механизм Просветления.

У них есть путь.

Каждый выстраивал этот путь по-своему, но все объединены идеей. Правда, какая это идея, каждый понимал по-своему.

Наверное, в этом и заключался самый главный талант Старшего. Он умел донести до любого свою мысль так, что она завладевала человеком. Вселяла надежду или страх. Старший, словно медвежатник, открывающий сейф, подбирал отмычку к каждому поселенцу настолько виртуозно, что ему бы позавидовали многие диктаторы. Всё, что говорил или делал Старший, могло казаться божьим промыслом, если бы поселенцы верили в бога. Это был его мир, где-то посреди лесов, на месте небольшого городка на берегу Оки, где вокруг — ничего, только радиационный фон и мутанты. А ещё множество сосен. Сосен, которые выстроили живую изгородь, отделяющую Старшего и его поселение от всего остального мира.

Когда он не вышел на прогулку, люди сначала не придали этому большого значения. Человек в почтенном возрасте, и каждый шаг давался ему всё тяжелее. Спустя час с небольшим Тихон — верный служащий Просветления с бесконечно серыми глазами — решил проверить своего наставника.

Старший ожидал его. В своей небольшой комнатке, где разместилась пружинная кровать и тумбочка, выполняющая роль прикроватной, он мирно лежал в постели. Одну руку, усеянную морщинами, он держал на груди. Вторая спрятана под лёгким разноцветным пледом, накрывающим всё тело. Его рот открыт, на щеке засохла аккуратная кривая линия белого цвета, которая скрылась в седой бороде. Его глаза смотрели в обшарпанный потолок, но их стеклянный оттенок говорил, что Старший смотрит в бесконечность уже несколько часов.

Тихон сразу сообразил, что к чему, но не хотел верить. Для него Старший был не просто наставником, не просто лидером, за которым хотелось следовать. Старший приходился ему биологическим отцом. И впервые в жизни Тихон вполголоса, сдерживая слёзы, назвал Старшего папой.

В Просветлении наступил траур.

Все понимали, что рано или поздно это произойдёт, но верить в кончину Старшего не хотел никто. Женщины оплакивали его, не жалея слёз, мужчины, осиротевшие, испуганные, не поднимали головы.

В тот же вечер на главной площади Просветления горели факелы из подручных средств. Старшего разместили в круге старого фонтана, который не работал больше пяти десятилетий. Тело обложили деревом по всему периметру каменного строения, между поленьями разложили сухую траву, которую использовали как утеплитель в домах. Четверо старожилов взяли в руки небольшие факелы и одновременно подожгли поленья. По всему фонтану сухая трава разнесла огонёк, который превратился в костёр, пылающий ярко и освещающий всё вокруг.

Матвей обнимал Элину, рыдавшую у него на груди. Марченко не спускал глаз с Артёма, которого конвоировали двое вооружённых поселенцев. Сочувствие на лице юноши выглядело слишком наигранным, никто не обращал на него внимания. Тихон стоял неподвижно возле костра, сложив руки. По его лицу катились слёзы, хотя он не издал ни звука. В тот день над Просветлением повисла гробовая тишина, нарушаемая только щелчками сухих поленьев и шумом танцующего костра. Постепенно Старший полностью скрылся в языках пламени.

***

— Я поверить не могу, что ты так со мной поступил! — нежный и строгий голос Элины звучал всё громче.

Матвей виновато стоял у окна в их старом доме и ждал момента, чтобы вставить хоть слово.

— Мы уже столько вместе, а ты мне не сказал! Почему? Ты мне