Вожатый из будущего - Анна Наумова

По дороге в главный корпус я вспомнил еще одну страшилку, которую я за время пребывания в лагере слышал уже много-много раз. Это легенда о пропавшем мальчике, которую я слышал много-много раз в разных вариациях. Кажется, без нее вообще не обходился ни один лагерь.

Суть страшилки была вот в чем: в лагере обязательно исчезал какой-нибудь ребенок. Ребенок этот мог исчезнуть при самых разных обстоятельствах: пропал ночью, не пришел на обед, исчез во время тихого часа, а иногда — просто растворялся в воздухе, оставляя после себя лишь идеально заправленную постель.

— Один вожатый, — услыхал я как-то на полднике тихий шепот девчушки из младшего отряда, — постоянно ругал мальчика за незаправленную постель. Один раз отругал, второй, третий. А мальчик не любил заправлять постель. И однажды он сказал вожатому: «Завтра утром постель будет заправлена». Вожатый рассмеялся и не поверил мальчику. Просыпаются утром все на зарядку, идут умываться — а мальчика нет. И только кровать его стоит, а на ней — постель, хорошо заправленная. Вожатый расплакался, ему стыдно стало, что он постоянно ругал мальчика. Он приказал вынести эту кровать и сжечь ее. Но на следующее утро, когда все проснулись, кровать снова стояла в комнате, и так же была хорошо заправлена. По легенде, пионера искали всем лагерем, но не могли найти ни единого его следа. От кровати тщетно пытались избавиться, но она все равно каждое утро появлялась на том же месте. А еще постоянно кто-нибудь ночью обязательно слышал плач этого мальчика, доносившийся из палаты, где он жил…

— Ничего себе, — взвизгнула товарка девочки, — страх-то какой! Мама дорогая!

— Когда я ем, я глух и нем, — рявкнула невовремя подскочившая Галя, которая снова была не в духе. Наверное, опять Кирюхин друг Андрей послал ее подальше в ответ на очередное приглашение на свиданку.

Девочки замолчали и уткнулись в свои тарелки. Я, мысленно посмеявшись над очередной бессмыслицей, пошел к раздаче еще за одним куском запеканки. Она и правда была ничуть не хуже моих любимых блинчиков с вареньем из пекарни рядом с моим домом у парка Горького.

Я вдруг вспомнил кое-что и едва не запнулся на ровном месте. А что, если страшилка о пропавшем ребенке — совсем не страшилка?

Глава 10

Посмеиваясь над рассказами пионеров про гробик на колесиках, красное пятно на стене и зеленые глаза, я совсем забыл, как во время пересменка, пока мы приводили в порядок нашу комнату, Валька рассказывал мне одну историю, которая случилась несколько лет назад и уже долгое время передавалась из уст в уста. Связана эта история была напрямую с бушующей личной жизнью юных строителей коммунизма. Дело в том, что лагерь, куда Валька приехал уже во второй, а я — в первый (и возможно, единственный) раз, был не очень большим и довольно закрытым от внешнего мира. Вылазки в деревню, к местным, позволяли себе только «старшаки», да и то — только для того, чтобы затариться сигаретами и по-быстрому прошмыгнуть обратно сквозь узенькую дырку в заборе.

Соответственно, выбор объекта страсти и любви до гроба (ну или хотя бы до конца смены) был очень ограничен. Искры, бури, безумия, интриги, скандалы, расследования — все это разворачивалось прямо на глазах вожатых, которые уже смирились с происходящим и мечтали только об одном — чтобы к концу смены двое не заделали третьего. Вася мог встречаться с Машей, через неделю — переключиться на Дашу, потом — на Иру. Маша, в свою очередь, могла расцарапать Даше физиономию за то, что та увела возлюбленного, а всего через пару дней — снова ходить с ней под ручку и мило шушукаться, а целоваться у забора уже с лучшим Васиным другом. Мальчики и девочки беспрестанно расставались, мирились, уходили к другим, возвращались — а потом все по новой. Все было прямо как в бразильских и мексиканских сериалах девяностых, герои которых разыгрывали на российских экранах нешуточные драмы. Сюжеты любовных драм пионерского лагеря «Юность» были похлеще интриг в сериале «Рабыня Изаура», который был предметом обсуждения на всех кухнях в девяностых… Но девяностые в этом мире еще не наступили…

История, которую поведал мне Валька, оттирая со шкафа в комнате разные надписи и ругаясь временами, потому что это было совсем непросто сделать, тоже началась с лагерных воздыханий. Пока мелюзга лет десяти-двенадцати, еще не вошедшая в период полового созревания, занималась своими нехитрыми детскими делами, в крови ребят постарше уже неистово бурлили гормоны. Пацаны в свои четырнадцать-пятнадцать выглядели, как водится, не особо привлекательно: непропорционально рослые, прыщавые, сутулые… При этом комплексами по поводу собственной внешности они совершенно не страдали: напротив, каждый считал себя не менее привлекательным, чем Ален Делон, и рассказывал друганам, как закадрил в прошлом году на смене самую красивую вожатую, и на последнем костре она плакала у него на плече, печалясь из-за предстоящего расставания. Вожатую описывали всегда одинаково: девушка лет двадцати, ростом под метр восемьдесят и грудью обязательно третьего размера. Не знаю, откуда взялись эти параметры. Может, где-то есть единые стандарты девушек-вожатых, которые в некоторых лагерях неукоснительно соблюдаются?

А вот среди девочек порой встречались настоящие красотки. Особенно выделялась одна: белокурая, вечно витающая в облаках, меланхоличная — и как магнит, притягивающая внимание парней — Вика. Судя по беглому описанию, которое дал ей Валька, я понял, что девчушка была вылитой копией Полумны Лавгуд из саги о Гарри Поттере. Нет, она не говорила глупостей вроде: «Мы идем ловить морщерогих кизляков» и не предлагала всем вокруг купить новый выпуск «Придиры» со спектрально-астральными очками. Вика много с кем дружила, общалась, играла, активно участвовала в общих посиделках, но при этом всегда находилась как бы в стороне, наблюдая за происходящим.

Все ухаживания пацанов принцесса отклоняла, но делала это крайне вежливо и деликатно. Она никому не грубила, никого прямо не отшивала, но и взаимностью не отвечала. На приглашения совершить променад после ужина красавицав всегда отвечала: «Прости, не могу завтра викторина / „Зарница“ / рано вставать» и одаривала приглашающего сверкающей улыбкой, чтобы тот не обижался. Так было с самого начала смены и почти до ее конца.

Когда до прощального костра оставалась всего неделя, на счету Вики уже был целый десяток разбитых сердец. Поговаривали, что один безнадежно влюбленный в нее парнишка даже пробрался в невесть как открытую вечером и оставшуюся без