Я – Товарищ Сталин 6 - Андрей Цуцаев

— Йосеф, — произнёс Рас Касса. — Что ты хочешь? Есть новости из города?

Йосеф кивнул, чувствуя, как горло сжимается. Он сделал шаг вперёд, поправляя шамму, чтобы скрыть дрожь в руках.

— Да, мой господин. Есть разговор, который нужно передать. Но… — он замялся, бросив взгляд на Абебе и Гебрейеса, — это только для ваших ушей.

Рас Касса нахмурился, его брови сошлись, образуя глубокую складку на лбу. Он выпрямился, отложил карандаш и махнул рукой, давая знак командирам уйти. Абебе и Гебрейес переглянулись, но без лишних слов направились к выходу из-под навеса. Йосеф ждал, пока они отойдут подальше, прежде чем заговорить. Он чувствовал, как сердце бьётся быстрее, а пот выступает на висках, несмотря на вечернюю прохладу.

— Говори, — сказал Рас Касса, скрестив руки на груди. Его взгляд был тяжёлым, пронизывающим, словно он мог видеть мысли Йосефа ещё до того, как тот откроет рот.

Йосеф глубоко вдохнул, собираясь с силами.

— Сегодня в кафе «Селам» со мной говорил человек, — начал он, стараясь держать голос ровным. — Он назвался Алексеем. Сказал, что от русских. У него было предложение для вас.

Рас Касса слегка наклонил голову, его глаза сузились. Он ничего не сказал, но молчание было красноречивее слов.

— Он сказал, что император слаб, что Хайле Селассие готовит бегство в Лондон, бросив Абиссинию на растерзание итальянцам. Он говорил, что вы, мой господин, — единственная надежда нашей страны, что вы доказали свою силу в долине, и народ видит в вас лидера. Он сказал… — Йосеф замялся, его пальцы невольно сжали край шаммы, — он сказал, что вы можете стать новым Львом Иуды.

Рас Касса молчал, его лицо оставалось неподвижным, но Йосеф заметил, как его кулаки сжались, а жилы на шее напряглись. Молчание длилось так долго, что Йосеф почувствовал, как пот стекает по спине, а воздух под навесом становится густым, почти осязаемым.

— Продолжай, — наконец сказал Рас Касса.

Йосеф пытался унять дрожь в голосе.

— Он сказал, что русские готовы поддержать вас. Оружие, люди, золото — дадут всё, что нужно для победы. Они верят, что вы можете спасти Абиссинию, если император падёт. Они хотят, чтобы я передал вам эти слова, чтобы вы подумали.

Рас Касса медленно шагнул к столу, его пальцы коснулись карты, словно ища опору. Он смотрел на неё, но Йосеф чувствовал, что мысли полководца где-то далеко. Наконец, Рас Касса поднял взгляд, и в его глазах Йосеф увидел бурю — смесь гнева, сомнения и чего-то ещё, что он не мог распознать.

— Это провокация, — сказал Рас Касса. — Кто бы ни был этот Алексей, его слова предназначены для того, чтобы расколоть нас. Император — Лев Иуды, он помазанник Божий. Это дело рук британцев или итальянцев, желающих ослабить нашу оборону.

Йосеф замер, слова Раса Кассы эхом отозвались в его голове. Он ожидал гнева. Полководец был прав: слова Алексея были слишком соблазнительными, чтобы быть правдой. И всё же Йосеф не мог избавиться от сомнений. Что, если император действительно слаб? Что, если слухи о его бегстве правдивы?

— Ты уверен в этом человеке? — спросил Рас Касса, его взгляд впился в Йосефа, словно ища малейший намёк на ложь.

Йосеф покачал головой, но не слишком уверенно.

— Я не знаю, мой господин. Его слова звучали правдиво, но что-то в нём было не так. Слишком чистый пиджак, слишком выверенные слова. Он говорил как русский, но я не верю его глазам. Я не уверен, кто он на самом деле.

Рас Касса кивнул, словно ожидал такого ответа. Он подошёл ближе к Йосефу, его высокая фигура нависла над ним, как скала. Йосеф невольно сделал шаг назад, но Рас Касса положил руку ему на плечо, и этот жест был одновременно успокаивающим и тяжёлым.

— Ты поступил правильно, что рассказал мне, — сказал он. — Но такие слова нельзя оставлять без ответа. Это дело слишком серьёзное, чтобы держать его в тайне. Мы должны доложить императору. Хайле Селассие должен знать, что кто-то пытается посеять раздор среди его воинов.

Йосеф почувствовал, как холод пробежал по спине. Доложить императору? Это означало выйти из тени, стать мишенью для тех, кто мог стоять за Алексеем. Он знал, что двор Хайле Селассие полон интриг, и сообщение о таком разговоре могло быть воспринято как предательство — или, хуже, как намёк на его собственную неверность.

— Мой господин, — начал Йосеф, его голос дрогнул, — это опасно. Если император узнает, он может заподозрить… нас. Меня. Что, если это ловушка, чтобы подставить вас?

Рас Касса улыбнулся, но улыбка была холодной.

— Ты боишься, Йосеф. Это понятно. Но мы не можем позволить врагу играть нами, как пешками. Ты пойдёшь со мной в Аддис-Абебу. Мы доложим императору лично.

Йосеф кивнул, но в груди у него сжалось.

— Когда мы отправимся? — спросил он, стараясь скрыть тревогу.

— Завтра на рассвете, — ответил Рас Касса. — Мы возьмём только Абебе и Гебрейеса. Никому больше не говори об этом разговоре. Даже Вяземцеву. Советник не должен знать, пока император не примет решения.

Упоминание Вяземцева заставило Йосефа вздрогнуть. Скрывать что-то от Вяземцева было почти так же рискованно, как говорить с Алексеем. Но Йосеф кивнул, понимая, что выбора нет.

— Я сделаю, как вы велите, мой господин, — сказал он, опустив взгляд.

Рас Касса махнул рукой, отпуская его. Йосеф повернулся и вышел из-под навеса, чувствуя, как вечерний ветер охлаждает его разгорячённое лицо. Лагерь жил своей жизнью: солдаты смеялись у костров, кто-то пел старую песню на амхарском, а запах инджеры смешивался с дымом. Но для Йосефа всё это казалось далёким, словно он смотрел на мир через мутное стекло кафе «Селам». Он направился к своей палатке, но мысли его были заняты не отдыхом, а человеком в сером пиджаке, чьи слова могли изменить судьбу Абиссинии.

Войдя в палатку, Йосеф сел на грубую циновку и достал из кармана мятую записку, переданную ему мальчишкой с базара. Буквы на амхарском, неровные и поспешные, казались теперь зловещими: «Кафе „Селам“, полдень. Русский хочет поговорить». Он сжал записку в кулаке. Завтрашний день обещал быть тяжёлым. Доложить императору о разговоре с Алексеем означало балансировать на краю пропасти. Что, если Хайле Селассие воспримет это как предательство? Что, если он решит, что Рас Касса или сам Йосеф замышляют мятеж? И что, если слова Алексея о слабости императора окажутся правдой?

Где-то вдали завыл шакал, и его тоскливый крик разнёсся