Князь Барбашин 3 - Дмитрий Михайлович Родин

проводили в своих домогательствах свою "греческую идею", суть которой заключалась в том, что с гибелью императорской власти единственным защитником православия и греков остался московский великий князь, к которому и должны были перейти все права и обязанности императора второго Рима. И по этой причине всячески стремились расстроить мирные отношения русских с османами. Особенно известен был этой своей политикой турецкий посол, грек по происхождению, Скиндер. И поскольку греческая партия была сильна при султане, то все требования замены Скиндера со стороны русичей оставались им без внимания. Правда, в отличие от иной истории, где Скиндер пробыл послом до 1529 года, в этот раз ему не так повезло: какие-то непонятные дебоширы его просто и без затей зарезали на улице, окончив таким образом его жизнь и дипломатическую карьеру.

Но, главное, на Москве к подобным ситуациям отнеслись двояко. Тем более, тут ещё и вскрылось, что султанский берат, данный Магометом II греческому патриарху Геннадию Схоларию в обеспечение прав и преимуществ христианской церкви, сгорел во время константинопольского пожара 1515 года. И турецкие мудрецы, воспользовавшись "формальным" бесправием христиан, решились объявить, что все христианские храмы в столице должны быть разрушены, так как, по принципам ислама, "в городе, который не сдался мусульманам добровольно, но взят силою, не может существовать ни один храм". В общем, в Царьграде началось настоящее столпотворение и не половить рыбку в столь мутной воде кое-кто просто не мог. Зря всё-таки Иеремия отказал русскому митрополиту в его просьбе.

Так что, когда из османских земель опять прибыли многочисленные христианские просители "за милостыней", как сами они называли безвозмездную помощь, денег им не дали. Мол, непонятно, какому богу вы служите и как за ценностями следите. И, вообще, как это агаряне прознали про гибель султанского берата? На Руси сие было бы тайной под семью печатями. Так что бог подаст, а вы ступайте-ка восвояси да молитесь получше. Да подумайте — достойный ли Иеремия патриарх.

* * *

Ну а пока среди церковников гремели истинно шекспировские страсти, Андрей отдыхал душой в мастерской печатников, где заканчивался набор книги за авторством Абу Зейд Абдуррахман ибн Мухаммад ибн Хальдун аль-Хадрами аль-Ашбили — человека, который ещё двести лет назад уже понимал, как устроена экономика, и объяснял это понятно и логично. Увы, современники его не оценили, так что спустя почти четыре сотни лет после его смерти Адаму Смиту пришлось заново открывать и формулировать основные механизмы того, как устроена и работает экономика. А ведь именно ибн Халдун первым выдвинул идею о том, что ценность товаров субъективна (то есть определяется исключительно тем, сколько люди готовы за них платить). И он также указал, что чрезмерные государственные налоговые ставки могут непреднамеренно снизить налоговые поступления, в то время как более низкие налоговые ставки могут повысить прибыль, тем самым изложив кривую Лаффера примерно на шесть столетий раньше. Так же он писал, что рынок сам по себе является отличным регулятором, а возможность заработать — отличным стимулом для развития экономики, при этом главной задачей государства он почитал истребление монополии во всех сферах жизни.

Про этого араба Андрей впервые услышал на курсах переподготовки из уст преподавателя-гумилёвца. А всё потому, что ибн Халдун не только описал экономику рынка, но и первым вывел термин "асиаййа", чем-то смутно близкий к гумилевской "пассионарности". Асиаййа, по ибн Халдуну, не являлась качеством, постоянно присущим нациям — он различал ее стадии и описывал причины ее источения.

Увы, но этот одарённый человек родился слишком поздно, практически на излёте эры Востока. Вскоре после его смерти арабский мир погрузился во тьму, уступив пальму первенства в науке европейцам, и имя его было надолго забыто. Однако труды его продолжали пылиться в библиотеках, постепенно погибая в пожарах и зубах грызунов. Пока избирательная человеческая память, пройдясь по своим ассоциативным цепочкам, внезапно не напомнила одному попаданцу о нём. И понеслись гонцы в Египет, где когда-то служил судьёй этот арабский учёный и другие страны востока, привезя назад сотни рукописных книг. Десятки людей работали над их переводом, и потом ещё год сам князь вычитывал полученный результат, выписывая всё, что касалось экономики в отдельную работу, давая свои пояснения там, где был сам достаточно компетентен. Зато теперь его сумбурные взгляды на экономические вопросы получили под собой научную основу. И не нужно, оказывается, ждать, когда европейцы опишут в трудах то, что они построили. Арабский восток задолго до Европы стоял одной ногой в капитализме, но так и не сделал последний шаг. Но их знания не пропали втуне, их подхватили другие.

Ведь те же венецианцы разработали свою систему commenda (коммерческий инструмент, использованный в качестве формы венчурного капитала для финансирования морских караванов), благодаря заимствованной ими практики исламского рынка, где кирады издревле представляли собой соглашения о разделе прибыли между управленцами и инвесторами, по которым только последние несли ответственность за убытки. Ведь кирады использовались для финансирования дальних верблюжьих караванов. А такие предприятия требовали значительного материально-технического обеспечения: подготовка товаров, подбор персонала, экипировка верблюдов и кораблей. А также требовали сложных финансовых договоренностей: торговые экспедиции должны были получить финансирование, а водители караванов и инвесторы хотели знать заранее, как делить прибыль.

В общем, долгие плавания и регулярные караваны предполагали активный и действенный капитализм. Однако уже в 17 столетии европейцы обогнали мусульман по всем показателям. И логичный вопрос — что же случилось с исламским миром и его деловой хваткой, что эпицентр мировой экономики переместился в другие места? — всё ещё остаётся без ответа.

Зато князь-попаданец был доволен. Одна из его головных болей — экономическая теория — стала менее зудящей. Да, он уже использовал в обучении многочисленные трактаты европейских экономистов. Но даже они многое рассматривали через призму привычной им феодальной экономики, лишь нащупывая верный путь. А многое из того, что описал ибн Халдун не устарело и в двадцать первом веке. Конечно, оно было много раз переосмыслено и доработано, но базис-то остался! А на дворе всё же не век глобализма. Тут рыночные законы только-только пробивают себе путь, отчего многие взгляды араба были, что называется, революционными. Так что пусть первые русские экономисты обучатся на его трудах, получат свою практику и потом кто-нибудь из них сам напишет свою книгу, опровергая или дополняя учителя. И если этот поток мыслей не заглохнет, то там, лет через сто, какой-нибудь Ванька Кузнецов напишет объёмнейший труд, который и станет тем букварём, на котором, как на трудах Адама Смита и выросла теория капитализма.

Так что, часто посещая друкарню, Андрей одним своим