Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

и поместить у себя в голове на место от первого до двадцатого, или сколько их у него там было, она аж вопрос забыла, пока пыталась посчитать. Гюрза, который вновь сидел от Ференца по правую руку, громко откашлялся, но Карина всё смотрела, и Ференц в конце концов отложил вилку:

– Да? Тоже хочешь яичницу?

Он эту яичницу разделывал ножом. Не таким, который и для хлеба, и для мяса, и угрожать кому-нибудь спокойно можно, а маленьким, тупым наверняка, такой ребёнку дают – пускай режет пластилин.

– Нож дурацкий, – сказала Карина на пробу. Знает ли Ференц, кто к ней ночью приходил? Почему в ссору с Гюрзой и ссору с Семёном он вмешался, а тут, когда её почти что увели…

– А, – сказал Ференц, – и тебе доброе утро.

Да подавитесь вы.

– Ночью, – сказала Карина. – Приходил. Кто.

В интернате хотя бы были, ну, уроки. Вряд ли Гюрзу подобьёшь пить на задворках краденое пиво, да тут и пива-то нет.

Почему они молчат?

Пахло жареной ветчиной и снова водорослями. Столы тут были грубые, деревянные, без скатертей, и правильно – стирать замучаешься… Или сотворять и развеивать. Гюрза нахмурился. Ференц сказал:

– Да нет, ну вряд ли ты бы стала ни с того ни с сего извергать изо рта площадную брань, правда, Карина? Скажи что-нибудь ещё.

– Я спросила: кто ночью приходил. И что с Катькой. И для чего я вам нужна.

– Понятия не имею, что там с твоей Катькой, – сказал Ференц, а Гюрза уже зачем-то отодвинул стул и встал у него за спиной. – Гюрза, потише.

– Она сказала: моя мать была…

– А мне сказала, что я идиот, но нецензурнее. Если мы слышим не одно и то же, есть вероятность, что Карина говорит и вовсе третье, да, Карина?

– Я ничего такого вам не говорила!

Теперь на неё смотрел весь зал. Минотавры приподнялись с мест, призраки взмыли под потолок, русалки откинули волосы за спины, и вот ещё какие-то бледные только головы поворачивали в её сторону, но так медленно, что уж лучше б тоже вскочили.

– Я тебе верю, – сказал Ференц, вставая сам и вскидывая руку. – Ты на глаза лучше смотри, Гюрза, – кто с такими глазами станет оскорблять?

Зал шумел и шумел.

– Она сказала…

– Да как она посмела…

– Я укусить побрезгую…

– Я думала, уж здесь-то нам защита гарантирована!

…Иногда их куда-то вывозили – в обычную жизнь. В музей, например. И иногда даже пускали в общие автобусы. И бормотание там нарастало точно так же – пусть там это были женщины в пуховых платках, а здесь – девушки с волосами-водорослями; пусть там – мужчины в кепках, а здесь – какие-то пушистые, хвостатые, прозрачные – да кто угодно!

– Ну, я пойду, – сказала Карина, – простите-извините.

У Катьки было вот любимое присловье: «Обидно, досадно, но ладно». Карина уже представила, как про себя его повторяет, пока пятится от стола, пока идёт по залу и пока вслед всё-таки летит какое-нибудь: «Позор!» – и все подхватывают, как на стадионе.

Уж если каждый здесь считает, что она говорит мерзости, то, видимо, так оно и есть? Это как Слалом со своим «А догадайся, чем ты мне мешаешь», это как девки некоторые, это как продавщица на заправке – всем в ней что-то да не нравится!

– Угу, – сказал Ференц. – Гюрза, сними ты уже чары с человека.

– Да я вообще не вижу их, – сказал Гюрза. – Как тут отделишь? Она же вся оплетена какими-то… Как изгородь – вьюнком.

– Не она, а Карина, а ещё мог бы обратиться напрямую, – сказал Ференц и протянул к Карине руку, дотронулся до подбородка. – Подожди-ка.

Карина на всякий случай закрыла глаза.

– Ой, да никто тебе язык не вырвет, это прошлый век, – сказал Ференц и взял её за подбородок уже крепко. – Я просто хочу посмотреть, куда тебе…

Карина вывернулась – хотя Ференц так вцепился, что мог бы и щёку порвать, наверное. Ведь было же что-то такое про пустыню, кто-то сначала там сидел, а потом встретил ангела, а тот то язык вырвет, то вообще сердце заменит; они учили все по строчке, и Карине как раз досталась та, где…

– Да что ты дёргаешься-то? – спросил Гюрза. Всё ещё хмурился, но хотя бы не казалось, что вот сейчас он её заморозит или что-нибудь такое. – Это же шутка была. У вас там что, врачей нет?

– Каких? Зубных? Тогда хотя бы дайте обезболивающее.

Сказала – и потом только испугалась: что они сейчас услышат?.. Вроде не хмурится ни один, ни второй, только переглянулись.

– Да тут не надо обезболивающего, – объяснил Ференц. – Это как, я не знаю, водоросли из волос выпутать. На тебе сейчас заклинание, которое искажает речь, ты же ведь это поняла?

– Вообще-то нет.

– Вот что значит – не отсюда. Прости, что напугал, и в мыслях не было.

– И увлёкся, – сказал Гюрза.

– И увлёкся. Ведь не кто-то из наших это сделал, верно?

Откуда я знаю, кто там ваш, а кто не ваш.

* * *

– Как интересно, – проговорил Ференц полчаса спустя, когда они, все трое, уже выбрались из зала и перебрались в тихое, чистое, очень сухое помещение. («Классная комната, – объяснил Ференц сразу, – бывшая классная, а сейчас думаем сделать ещё одну кладовую для трав или лазарет».)

– Как интересно.

Тут и правда стояли парты – придвинуты к стене, поставлены друг на друга и забыты; стены тут были уже выкрашены в белый (откуда белый в типа тёмном замке?); над доской вместо портретов всяких там великих личностей висели пучки трав – совсем мелкие листья и побольше, и что-то с жёлтыми соцветиями, как серединки у ромашки, и ещё что-то, похожее на крапиву.

– М-да, – сказал Ференц, с усилием, но всё-таки одним движением стаскивая одну из парт на пол и тут же на неё усаживаясь. – Как хорошо, что битв сейчас особо не происходит. Негде было бы лечиться, да и целители куда-то поразъехались. Карина, подойдёшь?

Она подошла. Гюрза стоял спиной к двери – хмурился, но молчал. Непонятно, за кем присматривал – за отцом или за ней – и кого от кого готов был защищать; а может, их обоих друг от друга.

– Я просто посмотрю, – сказал Ференц, – и ничего не буду делать без твоего согласия. Хорошо?

Зачем он спрашивает? Почему было не взять за руку или за волосы и просто не втащить сюда и не сделать что там надо? Раз она виновата, раз она подставилась. Раз она всему залу что-то там выкрикивала. Если спрашивает – это что же он там собрался с ней?..

– Да ты пугаешь её всё ещё, – сказал