Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– Пусти, – сказала Карина, – плечи уже устали так стоять.

Она распрямилась, глубоко вдохнула. Книги и штукатурка. Груды книг. Один из стеллажей вдруг затрясся снова – и осыпался трухой. Книги попадали с грохотом.

Нельзя её пускать в приличные места.

– Хочу домой, – вырвалось как-то само. – Там я никому…

– Отец говорит, тебя оттуда так и так бы отослали в какое-то жуткое место. Здесь гораздо лучше.

– А что ещё он обо мне тебе сказал?

– Опять ты говоришь, что моя мама сама виновата, а отец – кретин. Кто бы вообще мог так тебя…

– Да для чего я вам всем?

– Перестань, – сказал Гюрза. – Я знаю, ты не это хотела сказать.

Змеи и жабы, жабы и змеи так и будут теперь падать из её рта. Подошёл Борис, качая головой:

– Целы?

– А ты?

– Да пустяки, – он оглядывал разрушения, и Карина уже готовилась сказать своё привычное: «Это всё из-за меня». – Да пустяки, стеллажом придавило.

– Надо к отцу, – сказал Гюрза. – К отцу иди, пусть вылечит!

– Что там лечить-то. Плечо я себе уже сам поправил.

– И всё равно, нужно…

– Не нужно, – сказал Борис. – Ох не нужно, молодой хозяин. Не люблю суету.

Глава 14

Локоть упёрся вдруг во что-то тёплое. Что-то горячее. Когда Карина была мелкая, она пробиралась иногда к Катьке в постель, и та прижимала её к себе, не просыпаясь, – так вот, Катька была такая же, вся горела. Пышные волосы лезли Карине в лицо. Но ведь здесь-то Катьки нет! Стоп.

Карина открыла глаза. Откуда жар? Не в постели, но рядышком. Стена нагрелась. Карина положила на неё ладонь, как раньше могла положить на руль велосипеда или на мяч: мол, это моё, это мне послушно.

– Эй. Ну что такое?

Под её пальцами будто забилось чьё-то сердце – быстро-быстро. Наверное, нужно кого-то позвать. Наверное, нужно…

Она вскочила. Нужно куда-то пойти. Если этот фарфоровый сегодня явится, он просто не застанет её в комнате.

Вдох-выдох, нету времени обуться, выбежать за дверь. Где-то что-то испорчено. Где-то её ждут.

Коридор. Вправо? Влево? Пол под ногами такой горячий, что хоть приплясывай. Ай, нет, не так же!

– Сейчас я здесь поджарюсь, как сало.

Нет, здесь не пройти. Нужно вернуться в спальню и обуться, хотя, конечно, подошвы прилипнут тоже. Где пожар? Где остальные? Карина вдохнула, готовая закашляться от дыма, но нет, дымом не пахло. Пахло холодом.

– Ай, – сказала Карина, потому что бежать на цыпочках было неудобно, а не на цыпочках – больно. – Ай, лучше уж по льду на лыжах!

Она опять сбилась – наступила на полную ступню раз, два, три, – зашипела и потом только поняла, что пол не обжигал до боли больше – просто был горячим.

– Мы что, – спросила Карина замок, – мы что, в «горячо-холодно» наоборот? Мог бы и раньше сказать!

Замок хотел, чтобы она шла вверх по лестнице – по крайней мере, ступени были не тёплыми даже, а и правда холодными, как и положено камню. Вот как дойду, вот выясню, в чём дело, – а потом как засуну ноги в ледяную воду!

Она ещё не знала замок так, как надо. Помнила комнату с драконами. Зал, где все ужинали и обедали. Тот светлый не то класс, не то лазарет, где Ференц попытался снять с неё заклятье. Библиотеку она помнила, в конце-то концов. Беседку во дворе. Где-то внизу, Гюрза сказал, были купальни.

Наверху, кроме комнаты с драконами, она ничего не помнила, а замок вёл её – и раскалил пол под её ступнями, стоило ей застыть на месте, чтобы перевести дух.

– Да ты больной, что ли?..

Замок не ответил. Карина пихнула его локтем в ближайшую стену. Ладно. Ладно. Зато на ней прикольная пижама.

Замок опять обжёг ей пятки и тут же заледенел.

– Что? Мне идти или не идти?

Горячо – холодно. Холодно – холодно – до инея. Холодно – то есть хорошо?

– Мне идти медленно?

Рядом кто-то завыл. Не как волк на скале в фильме, а как Слалом, когда ей сообщили, что в город уже не переведут.

Можно я спрячусь? Можно я не буду узнавать, кто воет в тёмном замке среди ночи? Человек ведь воет.

Вой повторился. Пол под ногами снова сделался горячим.

– Я что, должна его заткнуть, да?

Ну конечно, замок молчал. Карина шла вперёд.

– Как там – утешить? Да как будто я умею!

Вой и всхлип. Скулёж. Нет, в этой части она точно не была – над своей комнатой, вдали от кухни, драконы где-то там в другом крыле. Этот пол тёмный расчертить бы мелом да играть бы на нём в классики.

А потом она упёрлась в дверь, и из-за двери веяло анисом и мёдом. Анис – так пах тот, кто являлся прошлой ночью. Мёд – Ференц же сотворял соты? Дверь была тёмная, тяжёлая, узорная. Гюрза говорил: здесь каждая завитушка что-то значит, но их языка Карина пока не знала, а на её языке («хрен вам!», «живи!», «Ирка-копирка») на двери ничего не написали. Нужно раздобыть маркер. Нужно попросить Гюрзу.

Всхлипывали прямо за дверью. Всхлипывали – и взахлёб ругались, Карина аж головой помотала. А потом был голос Ференца, и этот голос сказал:

– Нет, я с тобой не поделюсь. Послушай, ты же в силах…

– О, не тебе судить, что я в силах, а что нет!

Второй голос был голосом ночного гостя, никого иного. Так они с Ференцем знакомы? Они с Ференцем болтают как ни в чём?

Вдохнула глубоко и сквозь зубы выдохнула. Это же надо разыграть комедию с заклинанием: я не знаю, как снять, не знаю, что с тобой, решай сама! Небось, вместе смеялись. Небось, Ференц её потом ещё и передразнивал.

– Да дай же ты мне хоть глоток! Смотри, я мучаюсь, я весь иссушен, ты не видишь?

Это глоток чего требует гость? Карина прижалась к двери, но слышно почему-то стало только хуже. Пол остыл – она и вовсе успела забыть, что только что он с ней играл. Почему она слышит, но не видит? Провела по двери рукой. Узоры – пыльные.

И вдруг вместо двери перед Кариной оказалась комната. Вернее, дверь осталась – но прозрачная, будто бы кто-то вымыл из неё само понятие цвета и толщины заодно. За дверью были камин, и стол, и на столе миска с виноградом, и стул с высокой спинкой, и Ференц на этом стуле,