Концессионер - Дмитрий Шимохин

— Спектакль? — я ухватился за это слово. — Но… кто? Зачем⁈

— А вот это, сударь мой, — Путилин слегка пожал плечами, — уже не входит в нашу сделку. Я нашел барышню. Она ведет безупречный, даже скучный образ жизни. Признаков преступления, связанного с ней или ее окружением, — нет. На этом мои полномочия все. Честь имею.

Он кивнул и вышел так же тихо, как и вошел, оставив меня одного в полном смятении. Я сел на диван, пытаясь осмыслить услышанное. Я не обознался. Я был абсолютно уверен в том, что видел Ольгу. Ее смех до сих пор звенел у меня в ушах. Но и не верить лучшему сыщику Империи, человеку, чья репутация была безупречна, у меня не было оснований. Его люди не могли ошибиться.

Путилин ушел, оставив меня одного в тишине номера, наедине с этой невозможной загадкой. Я должен был увидеть ее сам. Немедленно.

Не помня себя, я выскочил из гостиницы, едва не сбив с ног дежурившего у входа жандарма. «Стой! Куда⁈» — крикнул он мне вслед, но я уже прыгал в пролетку первого попавшегося лихача.

— Галерная! Номер семнадцать! Гони, чтоб чертям тошно стало! Двойная плата!

Экипаж рванул с места, едва не опрокинув меня на сиденье. Я смотрел на мелькающие мимо серые фасады петербургских домов, но ничего не видел. В голове стучало: «Ольга… Спектакль… Кто?..».

Я не знал, что скажу ей. Не знал, что сделаю. Знал только, что должен посмотреть ей в глаза.

Вот и Галерная. Старый, дорогой доходный дом с атлантами у подъезда. Я выскочил из пролетки, бросив извозчику ассигнацию, и взбежал по широкой парадной лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Сердце бешено колотилось в груди, отдаваясь гулким стуком в ушах. Третий этаж. Нужная дверь, обитая темной кожей.

Я замер, пытаясь перевести дыхание. Затем решительно постучал.

За дверью — тишина. Потом — легкие, быстрые шаги. Замок щелкнул.

Дверь распахнулась.

На пороге стояла Ольга.

Свежая, румяная, здоровая. Ни следа той бледной, измученной девушки, которую я оставил в Гороховце. На ней было изящное домашнее платье из переливчатого зеленого шелка, волосы уложены в модную высокую прическу. Она была точь-в-точь той смеющейся красавицей, которую я видел в пролетке на Невском.

Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Узнала. Ее лицо мгновенно изменилось. Румянец сошел, сменившись мертвенной бледностью. Губы приоткрылись, словно она хотела что-то сказать, но не смогла.

Не издав ни звука, она медленно закатила глаза и, как подкошенная, начала оседать на пол.

Я едва успел подхватить ее бесчувственное тело. Она была легкой, почти невесомой. Я держал ее на руках, глядя на ее бледное, безмятежное лицо, и ничего не понимал. За ее спиной — пустая, залитая утренним светом прихожая. Никого.

Глава 10

Глава 10

Я подхватил ее бесчувственное тело, врываясь в прихожую.

— Ольга! Оля, очнись! — тщетно пытаясь привести ее в чувство, обмахивая цилиндром, но это не помогало.

Бережно положив ее на диван в гостиной, я бросился на кухню за водой, и замер на пороге. На вешалке, рядом с женским плащом, висел… военный мундир! Прекрасно сшитый, темно-зеленый, с золотым шитьем и алыми отворотами. Похоже, господина именно в таком мундире я видел в пролетке.

В голове все смешалось. Что это значит? Она живет с ним? Здесь? В этой квартире? Ревность и обида снова поднялись во мне черной, удушающей волной. Я уже шагнул было к этому проклятому мундиру, чтобы сорвать его и растоптать, но в этот момент из гостиной донесся тихий стон.

Ольга приходила в себя.

Я вернулся, присел рядом, подал ей стакан с водой. Она сделала глоток, а ее глаза, огромные, полные слез и неверия, смотрели на меня.

— Ты… живой… — прошептала она. — Ты правда живой…

И, отставив стакан, она вдруг бросилась мне на шею, зарыдала — горько, безутешно, как ребенок. Она обнимала меня, целовала, снова и снова шепча одно и то же: «Живой… живой…»

Я гладил ее по волосам, ничего не понимая. Ее радость, ее слезы — все было таким настоящим, искренним. Но мундир…

И в этот момент на лестничной площадке послышались энергичные, быстрые шаги. Дверь в квартиру, которую я в спешке не затворил, распахнулась, и на пороге вырос тот самый молодой человек — рослый, стройный, молодой — у него едва-едва пробивались усы -в таком же темно-зеленом мундире. Увидев меня и плачущую Ольгу в моих объятиях, он на мгновение замер.

— Оля, что случилось⁈ — крикнул он, и его голос, молодой, еще не огрубевший, сорвался от тревоги. Он шагнул в комнату, и свет из окна упал на его лицо.

Высокий лоб. Упрямый подбородок. И глаза… глаза Левицких, серые, стального оттенка. Такие же, как у Владимира. Такие же, как у Ольги.

— Михаил?.. — не веря еще до конца пришедшей в голову догадке, выдохнул я.

Несомненно, это был брат Ольги — Михаил. Юноша, которого я помнил нескладным подростком, почти мальчишкой, за год превратился в статного, рослого красавца-юнкера. Он так вырос и возмужал, что я просто не узнал его!. Мой страшный, могущественный соперник, мой блестящий офицер, укравший у меня невесту, оказался младшим братом моей невесты. Мундир, который я принял за офицерский — униформой юнкера. Осознав это, я не выдержал, и глядя прямо в и их испуганные, недоумевающие лица, от души расхохотался.

Когда первый приступ истерического смеха прошел, и я, вытерев слезы, смог наконец говорить, все стало на свои места. История оказалась до банального простой.

— Но… почему ты уехала? — спросил я Ольгу, когда она, немного успокоившись, сидела рядом, все еще не выпуская моей руки. — Почему не оставила даже весточки? Я приехал в поместье, а там — никого!

— Конечно же, я оставила тебе весть! — воскликнула она. — Написала длинное-длинное письмо для тебя у сенатора Глебова! Он обещал передать тебе, как только ты вернешься. Я думала, ты сначала поедешь в Москву и увидишься с ним…

Черт! Глебов! Как же я мог забыть⁈ Проезжая через Москву, закрутившись в вихре дел с Кокоревым, с этими грандиозными планами о железных дорогах, я совершенно упустил из виду, что нужно было нанести визит старому сенатору. Простая вежливость, дань уважения человеку, который немало помог Ольге, став попечителем ее поместья. И вот теперь эта