Ювелиръ. 1808. Саламандра - Виктор Гросов

— Так точно, ваше превосходительство, — пролепетал Краузе.

— И что же я вижу? — Сперанский подался вперед. — Вместо благодарности за дарованную вольность, вы начинаете эту самую вольность употреблять во зло. Вы начинаете «приостанавливать» волю того, кто вам эту свободу и даровал. Вы, господа, кажется, забыли свое место. Устав Цеха существует по милости Государя, а не наоборот.

Он замолчал. В тишине кабинета было слышно, как тяжело дышит Краузе. Дюваль побледнел. Они явились сюда блюстителями традиций, а теперь превратились в неблагодарных бунтовщиков.

— Впрочем, — тон Сперанского вдруг сменился. На его лице появилось выражение усталого миролюбия, — я уверен, что вы действовали из лучших побуждений. Ваша забота о чистоте ремесла достойна всяческой похвалы.

При этих словах Краузе выпрямился, на его лице промелькнуло подобие удовлетворенной улыбки. Дюваль расправил плечи. Казалось, буря проносится мимо.

— Более того, — задумчиво продолжал Сперанский, — ваш поступок натолкнул меня на весьма любопытные размышления. Вы подняли важный, государственный вопрос, господа. Вопрос соответствия звания и мастерства.

Он замолчал. В наступившей тишине по спинам Дюваля и Краузе снова пробежал холодок. Они не понимали, куда клонит этот семинарист, однако нутром чуяли: добром это не кончится.

Свои тонкие пальцы Сперанский опустил на «Пирамиду». С почти научным любопытством ощупав ее гладкие, полированные грани, он небрежно нажал на невидимую кнопку на вершине. С тихим, мелодичным звоном пирамида раскрылась, превратившись в треугольный триптих.

— Признаться, господа, — он обвел их взглядом, в котором не было ни малейшего любопытства, — я, человек далекий от вашего высокого искусства, не до конца постиг всю глубину замысла. Механизм… он кажется мне весьма… затейливым.

Словно играя дорогой безделушкой, он снова сложил и разложил пирамиду.

— Надеюсь, вам здесь все предельно ясно?

Вопрос был брошен в пустоту, однако взгляд Сперанского был прикован к Дювалю. Чистейшей воды провокация — наживка для тщеславной, голодной щуки.

И щука клюнула.

Дюваль, не почуяв подвоха и желая реабилитироваться, приподнял подбородок. На его лице расцвела снисходительная улыбка эксперта.

— О, мсье государственный секретарь, не стоит преувеличивать, — проворковал он. — Работа, безусловно, искусна, не спорю. Весьма милая игрушка. Хотя уверяю вас, ничего сверхъестественного в ней нет.

Краузе, чувствуя неладное, попытался остановить его, но Дюваль нетерпеливо отмахнулся. Его несло.

— Обычная точная механика, мсье. Пара шарниров, пружинка… Любой хороший часовщик справится с подобной задачей. Здесь больше фокуса, чем истинного мастерства. Поверьте мне, я знаю, о чем говорю.

Он замолчал, гордо вскинув подбородок. Он ответил, реабилитировал себя, поставил этого выскочку-Саламандру на место.

Лицо Сперанского выражало глубокую, всепоглощающую усталость человека, которому снова и снова приходится объяснять очевидное. Аккуратно сложив механический триптих, он вернул пирамиду на бархатную подушечку.

— Благодарю вас, мэтр Дюваль, за столь исчерпывающее и, главное, компетентное разъяснение, — произнес он безэмоциональным голосом. — Прекрасно. Я искренне рад, что для вас в этой вещице нет никаких тайн. Это значительно упрощает дело.

Дюваль расцвел, приняв слова государственного секретаря за чистую монету.

— Вы не представляете, насколько вы мне помогли, господа, — продолжал Сперанский, небрежно кивнув на аккуратную стопку бумаг на краю стола. — Я тут как раз бьюсь над проектом нового Указа. «О порядке производства в чины…». Сущая головная боль, доложу я вам. Государь Император желает, чтобы отныне продвижение по службе зависело не от выслуги лет, а от реальных знаний и умений. От экзамена. Практического испытания.

Он обвел всех четверых тяжелым, задумчивым взглядом.

— Я долго размышлял, как применить этот принцип к людям вашего сословия, да и нужно ли это вообще именно вам, мастерам-ремесленникам. И тут… — он сделал паузу, на его тонких губах промелькнул призрак улыбки, — появляетесь вы. С вашей блестящей идеей публичного экзамена. Ваша инициатива, господа, оказалась как нельзя кстати.

На лицах Краузе и Дюваля медленно проступал ужас. Пропасть, в которую они летели, разверзлась прямо у них под ногами.

— Раз уж вы сами так радеете о соответствии звания и мастерства, — Сперанский снова взял в руки пирамиду, — будет в высшей степени справедливо, если вы, как самые ревностные поборники чистоты ремесла, первыми и покажете пример остальным. Назовем это… аттестацией.

Пирамида с глухим стуком опустилась на стол.

— Условия будут самые щадящие, — его голос сочился фальшивой заботой. — Мы ведь помним, что больному мастеру Григорию вы отвели на эту работу всего три дня. Я же, по своей доброте, буду куда милостивее. Я дам вам целый месяц. В десять раз больше.

Его взгляд скользнул с Дюваля на Краузе.

— И работать вы будете вдвоем. Вместе. Объединив ваш утонченный французский гений и вашу хваленую немецкую точность. Что до темы… зачем изобретать новое? Вы ведь утверждаете, что в этой работе нет ничего сложного. Вот и докажите. Повторите ее. Опять же, сделайте в десять раз больше. Не прошу делать дубликат. Прошу — повторить суть и смысл, механизм и красоту.

Затем, с видом коллекционера, убирающего на полку ценный экспонат, он отодвинул в сторону пирамиду.

— Этот образец, с вашего позволения, я оставлю себе. Для изучения. А вы, господа, создадите точно такой же. Или лучше, раз уж вы считаете эту работу «фокусом». Надеюсь, ваша память вас не подведет.

Дюваль открыл было рот, но сумел издать лишь тихий, похожий на писк звук. Краузе стоял белый как полотно. Повторить? По памяти? Да они даже не поняли, как она сделана!

— А принимать экзамен, — Сперанский снова сел в кресло, — буду лично я. Однако, будучи человеком в вашем искусстве несведущим, я могу упустить важные детали. Посему, если у меня возникнут сомнения в качестве вашей работы, я буду вынужден пригласить для консультации… — он сделал паузу, — мэтра Григория. Как самого беспристрастного эксперта в данном вопросе. Ведь он же прошел «экзамен»…

Контрольный выстрел. Их судьба оказалась в руках человека, которого они пытались уничтожить.

— Впрочем, — добавил Сперанский с легкой усмешкой, — на вашем месте, господа, я бы заранее показал ему итог вашей работы. В частном порядке. Чтобы потом не отвлекать уважаемого мастера от государственных дел по пустякам.

Он отвернулся от них и посмотрел на Штольца и Вебера, которые, съежившись, в ужасе наблюдали за происходящим. Дюваль уловил последнюю фразу Сперанского — отвлекать мастера от государственных дел? Это каких-таких дел? Француз глубоко задумался.

— А вы, господа, — голос Сперанского стал ледяным, — уже зарекомендовали себя как самые опытные и беспристрастные наблюдатели. Посему, вам и карты в руки. Будете следить за ходом этой аттестации.

Он подался вперед, его тихий голос заставил обоих немцев вздрогнуть.

— Но учтите. Ваши отчеты я буду проверять