Двадцать два несчастья. Том 3 - Данияр Саматович Сугралинов

Судя по землистому лицу, он играл в какую-то сетевую стрелялку до глубокой ночи. Из-за его двери тут же донеслись выстрелы и взрывы, подтверждая догадку.

В квартире густо пахло жареной картошкой, пельменями и сбежавшим молоком — характерный букет многодетной семьи. Обои внизу были оборваны и щедро разрисованы фломастерами, кое-где виднелись пластилиновые кляксы — следы творческих экспериментов младших.

В коридор вышел хозяин — невысокий, крепко сбитый мужичок чуть помладше Сереги, с намечающимся животиком, залысинами и уставшим взглядом человека после смены. Следом из кухни выскочила жена, миловидная пышечка в салатовом велюровом халате. Двое малышей держались за ее подол, а округлившийся живот говорил о том, что скоро их станет трое.

— Здорово, Ренат, привет, Гуля! — сказал я, стараясь говорить быстро. — Я буквально на секунду. Должок принес, тысячу рублей. Или я еще что-то должен? А то где-то записал и не могу найти свой блокнот…

С этими словами я отдал деньги хозяину, протягивая купюру.

— Нет, нет, Сергей, все нормально, — важно кивнул тот, принимая деньги. — Ты одолжил тысячу, у тебя на сигареты не хватало, — хмыкнул он, вспоминая обстоятельства. — Но это давно было, мы уже и забыть успели.

— Ну, тогда извините, — попросил я. — А это вам.

Я протянул шоколадку хозяйке, надеясь быстро ретироваться.

— А это правда, что вы вылечили Лейлу Хусаинову? — белозубо улыбнулась она и затарахтела, горя желанием обсудить сплетню. — Я стрим смотрела. А потом мы в чатике с другими мамочками обсуждали это, и я им всем сказала, что мы с вами соседи! А вы с Лейлочкой общаетесь же, да?

У меня челюсть отпала, и я поначалу не нашелся, что ответить на этот поток восторженной болтовни. Но тут вдруг стервозным голосом мяукнул Валера, которому явно надоело сидеть у меня на руке, да еще и с бантиком, унижающим его достоинство.

— Ой, какой котик! — заахали младшие дети, переключив внимание. — А можно мы его погладим?

Валера был вылечен от лишая, вымыт и проглистогонен, поэтому погладить его я разрешил, надеясь на кошачье благоразумие.

Малышня начала присюсюкивать, тиская его со всех сторон. Девочка потянула Валеру за ухо, и у меня аж в глазах потемнело от ужаса. Мелькнула мысль, что сейчас девочка останется как минимум без пальцев, расплатившись за свою наглость. Но ничего, Валера мужественно выдержал это и даже не скривил морду, демонстрируя олимпийское терпение. В результате я еле вырвался из этого хаоса. Особенно когда малышня начала делить шоколадку и подняла такой ор и рев, что аж уши заложило и у меня, и у Валеры.

Но в итоге мне повезло: на кухне внезапно что-то зашипело и потянуло горелым.

— Гуля! — возмутился хозяин, принюхиваясь. — У тебя что-то горит!

— Ой, картошка! — всплеснула руками хозяйка и убежала на кухню, шелестя тапочками. За ней помчались дети, забыв про Валеру. Им было интересно посмотреть, как горит картошка.

Поэтому, воспользовавшись моментом, уже буквально через пару минут я спускался вниз. Мне нужно было найти следующего человека, которому Серега задолжал, и тем самым завершить миссию по возврату долгов.

Квартира Альберта Каримовича, который жил в соседнем подъезде, была похожа на нечто среднее между музеем старины и лавкой старьевщика. Когда открыл дверь и увидел меня, он даже не удивился, а просто кивнул, будто ожидал визита:

— Проходи, Сергей. Что-то давно тебя не видно было.

Интонация была ровной, нейтральной, и я не понял, звучит ли в ней упрек.

Я активировал эмпатический модуль.

Сканирование завершено.

Объект: Альберт Каримович, 75 лет.

Доминирующие состояния:

— Легкая настороженность (58%).

— Спокойное любопытство (51%).

— Возрастная усталость (46%).

Дополнительные маркеры:

— Оценивающий взгляд.

— Поза нейтральная, без признаков враждебности.

Интересно. Старик относился ко мне с осторожностью, но без неприязни. Скорее, он пытался понять, зачем я пришел. Что ж, это было разумно. Зная Серегину безалаберность и его долговую историю, любой бы насторожился.

Я же видел его впервые, а потому с интересом рассмотрел, как следует. Высокий, под метр восемьдесят, несмотря на возраст. Сухощавый, с выправкой, которую не скроешь даже домашним халатом. Лицо изможденное, с глубокими морщинами, но черты резкие: высокий лоб, орлиный нос с горбинкой, впалые щеки. Седые, чуть волнистые, волосы аккуратно зачесаны назад. Глаза темные, внимательные. На шее у него висела небольшая лупа на шнурке — наверняка для чтения мелкого шрифта.

Я разулся и отказался от предложенных ветхих войлочных тапочек. В носках прошел в комнату, стараясь ступать тихо.

Хозяин жил в однушке, но комната оказалась огромная. Вполне возможно, здесь когда-то было даже две комнаты, которые соединили в одну. И это пространство превратилось в настоящую сокровищницу.

Он усадил меня в продавленное кресло с вытертой бархатной обивкой и включил старый торшер с полинявшим абажуром. Мягкий теплый свет разлился по комнате, высвечивая углы с антикварными шкафами и огромные ряды полок. Там были бесконечные книги, книги, книги, выстроившиеся ровными рядами.

Боже мой.

При виде этого великолепия меня буквально затрясло от восторга. Я словно попал в сказку! Первым порывом было вскочить и бежать к этим расчудесным стеллажам, изучая корешки, вдыхая запах старой бумаги и типографской краски. Даже отсюда я видел, что книги все букинистические, многие явно дореволюционные, в потертых кожаных переплетах с золотым тиснением.

Но я усилием воли подавил это желание.

Потому что, зная Серегину репутацию, хозяин квартиры вполне мог решить, что я оцениваю стоимость книг, для того чтобы потом украсть и продать. Ведь раньше Сереге постоянно нужны были деньги, и он мог пойти на что угодно. Я продолжил сидеть в кресле, хотя меня буквально распирало от нетерпения и желания изучить эту библиотеку.

Как же мне хотелось просто полистать эти книги! Взять в руки томик Пушкина в издании девятнадцатого века, почувствовать шершавость пожелтевших страниц…

— Альберт Каримович, надо поговорить, — сказал я, когда он опустил на столик небольшой бронзовый поднос.

Явно чеканка работы восточных мастеров. Старинный, с патиной и стершимися узорами. На подносе стоял маленький кофейничек и две миниатюрные чашечки, тоже медные, ручной работы. Потертость и благородный налет времени говорили о том, что этим предметам лет сто как минимум.

Он налил мне кофе, даже не спрашивая, буду ли я пить, действуя как радушный хозяин.

Кофе я любил, ведь от него сплошная польза: снижение риска диабета, защита печени, профилактика болезней Паркинсона и Альцгеймера. Две–три